Плюшки московские - страница 7

С Настей мы пьяно танцевали; особенно весело было крутиться, взявшись за руки, полностью их выпрямив и смотря прямо в глаза друг другу. Потом целовались. Про танцы в своей жизни я не могу не сказать отдельно. В «Релаксе» приглашение дамы на танец рассматривалось мной как прекрасный способ знакомства, когда на часах уже три или четыре ночи, и под «химовскую» тягомотину про “Join me in death” танец через объятия перетекает в поцелуи, за которыми следует иногда вопрос «Как тебя зовут?» Но вопрос этот совершенно не обязателен.

Танец с уже знакомой девушкой — совсем другое дело. Многое тут зависит от взаимной симпатии с позиции отношения полов, но в любом случае это всегда возможность уединиться и спокойно побеседовать. Вот помню случай, как танцевали с Ниной-рок-н-ролл под слабую балладу какой-то группы (какой — хоть убей, не вспомню), игравшей «вживую». Я параллельно прочитал подруге свой последний стих, закончив чтение одновременно с последними аккордами выступавших. Когда мы прервали танец, Нина стала аплодировать, а потом сказала, что хлопает исключительно мне.

Куда большее, поистине магическое значение имел для меня танец в период, когда я отдыхал в летних пионерских лагерях — конец восьмидесятых и самое начало девяностых. После этого я тоже отдыхал, но лагеря, по сути, уже не были пионерскими. Тогда объятия в танце были единственным способом пообщаться с женским телом. Со мной одиннадцати лет в лагере «Чайка» соглашались танцевать отнюдь не красавицы; это напрягало, но не очень. И если во время кружения на дискотеке, уже не вспомнить кто, подкрадывался сзади и, хихикая, толкал меня на партнёршу, я бежал за ним лишь для показухи и престижа. Мой член стоял, чувствуя женскую плоть сквозь одежду, как должно.

Саня, брат, отдыхал там же, но, так как он двумя годами моложе, соответственно и партнёрши для танца у него были моложе, обычно красивее моих. К одной из них его как-то приревновали два моих ровесника и пришли в нашу комнату пи*дить. Не найдя его, оба кинулись на меня. Я с достоинством сдерживал их натиск до прихода вожатой... Когда та спросила, что здесь происходит, я с ухмылкой от смущения пояснил:

— Ревнуют...

Вообще, лето 93-го года было щедрым на драки, удачно заканчивавшиеся для меня.

Снова я отвлёкся, я же про Анастасию вам рассказываю!

Под утро мы с ней из клуба пошли к «Пролетарке». Сам клуб находится в том же здании, что и печально известный Театральный центр, где шёл мюзикл «Норд-Ост»; в отличие от Эдуарда Лимонова, я не склонен вешать вину за ту операцию на Путина. Как и Эдуард, я написал в тот страшный год текст «по горячим следам» («Кто в ответе за “Норд-Ост”»): «Кто в ответе за “Норд-Ост”? /Дядя Путин, или тот, /Кто заложников берёт?..»

Итак, шли мы, обменивались мобильниками, выясняли взаимную любовь к фантастике (фактом её любви к Рыбакову я был просто поражён), договаривались о будущем совместном походе в «Третьяковку».

В Третьяковской галерее она выступила в роли моего экскурсовода, так как училась на художника и могла поведать о живописи многое.

В числе прочего я узнал интересные детали её жизни. Будучи родом откуда-то из провинции, она успела много где побывать и насмотреться на мир; одно время ей даже приходилось бомжевать на вокзале. На момент нашего знакомства училась и преподавала как репетитор ребёнку богатых родителей. В той местности, откуда она уехала изначально, подростки и более взрослые не знали, куда себя приложить, кроме бухла и драк. Когда война началась, там все рады были и добровольно в Чечню уезжали.

Поведала она и поучительную, весьма печальную историю об африканской принцессе. В общежитии их института жила учившаяся с ними принцесса. Всё бы ничего, но по неосторожности и плохому знанию местных порядков и обычаев она покидала общагу в тёмное время суток. Убив её, маньяк или маньяки измельчили труп до такой степени, что он влез в коробку, которую подбросили администрации вуза.

Декан позже пугала девушек:

— Я одну коробку уже отправила родителям!

Хоть и страшно, но Настя с подругами еле сдерживали смех.