По библейским местам - страница 7

Я без труда могу представить себе, насколько невероятной казалась эта церковь во времена, о которых писал Евагрий; он искренне верил, что здесь обитают духи, и ничуть не сомневался, что видел призрака — проблеск света на галерее восьмиугольника, Евагрий наблюдал его, стоя в толпе сельских жителей, часть которых танцевала вокруг столпа. Но вполне мог присутствовать и другой, более внушительный призрак, которого Евагрий не заметил, — лик святого Симеона Столпника, с бородой, как и при жизни, являвшийся серди колонн. Сидя среди руин, я думал об иронии истории: человек, которому требовался только столп в 60 футов высотой, после смерти получил такое количество колонн. И разве так уж невозможно, что бородатая голова столпника время от времени являлась в церкви, в надежде найти того, кому можно было бы на это пожаловаться?

Среди заброшенных руин бродил босоногий арабский мальчик, присматривавший за козами, черными, белыми и рыжеватыми, с мягкими, бархатистыми ушами. Они карабкались по развалинам церкви, жевали зеленые листья травы, прораставшие сквозь трещины, с неутомимой прожорливостью, некогда уничтожившей все насаждения античных и библейских земель. Тут и там животные сталкивались на узком участке и, опустив безрогие головы, бодались лбами. Козы, мальчик-пастух и руины напомнили мне те печальные картины, которые часто писал Пиранези; я сказал «печальные», потому что многие цивилизации пришли в развитии к тому же итогу: расколотые арки, прожорливые козы, живописные, но совершенно невежественные пастухи…

Осматривая Калаат Симан, безусловно, один из величайших в мире христианских памятников своей эпохи, я думал: просто невозможно поверить, что подобное место, с прилегающими монастырями, обстоятельно выстроенными приютами, с целым городом, возведенным в интересах паломников, было создано в память о человеке, который всю жизнь провел на столпе. Я уверен, у нас нет права критиковать ни святого Симеона, ни его время, потому что нам крайне сложно даже пытаться понять мировоззрение мира, существовавшего в IV веке, мира, бунтовавшего против всего материалистического. После веков преследования христианская церковь вышла на свет дня, и, внезапно избавившись от подавления, христиане выражали свою веру разнообразными, порой весьма эксцентричными способами. В тот век больше думали об ином, горнем мире, нежели о том, в котором мы живем, и, естественно, не находили в поведении столпника ничего эксцентричного; на одного человека, насмехавшегося над святым Симеоном, приходилась сотня тех, кто с восторгом взирал на него и далее — на небеса. Святой всего лишь выражал таким образом идею аскетического движения, распространившегося на Востоке и приведшего изрядную часть населения Египта в пустыни, где люди ходили в рубахах из конского волоса и питались хлебом и водой.

Слава и пример святого Симеона оказались столь заразительны, что Сирия превратилась в страну отшельников-столпников. Они, словно совы, гнездились на всех подходящих высоких точках, а некоторые находили пристанище в ветвях древних деревьев. Есть письменные свидетельства, что в правление Константина II великая буря в Сирии стала причиной настоящего опустошения среди отшельников, так как ветер сдувал святых мужей с «гнезд» и даже опрокидывал столпы.

Из Сирии этот примечательный культ распространился на Малую Азию, Палестину и Месопотамию, тогда как на Западе известен единственный отшельник-столпник: монах Вульфлаик из Кариньяна в Арденнах, согласно сообщению Григория Турского, соорудил столп, с которого ему приказал спуститься местный епископ. На Востоке изолированные от мира отшельники-столпники встречались еще в XVI веке, а самый последний, по слухам, жил в Грузии в первой половине XIX века. Естественно, мы можем сделать вывод, что такой человек выражал веру, основанную на идеях, изначально пришедших из Индии и эхом отозвавшихся в восточных верованиях и даже в греческой философии; они гласили, что тело и душа находятся в постоянном конфликте друг с другом, и душа достигает свободы, только полностью победив тело. Следовательно, отшельники стремились не к тому, чтобы подчинить страсти с помощью монашеских правил и личной воли, но к их окончательному подавлению. Необычно то, что отшельники и анахореты были не духовными лицами, а мирянами, которые внезапно восстали против материальности, и этот бунт в III–IV веках охватил весь Восток, побуждая многих людей бежать в пустыню в поисках спасения души.