По дорогам идут машины - страница 15

— Подожди, — остановила его Надя. — Не ту берешь.

— Ту самую. Видишь, написано: трактор СТЗ-НАТИ.

— Эта книжка про старый натик, — сказала Надя, — а твой Степан на новом ездит, на пятидесятичетырехсильном. Тебе бы надо знать это. Вот книжка, которую ему надо… Подожди, запишу! Степан домой пришел?

— Пришел.

— Не говорил, машина из города не приезжала?

— Не говорил. А что?

— Бери книжку. И скажи, чтобы руки вытирал. А то как вашим, эмтеэсовским, дашь, в момент автолом или солидолом замажут. Это книжка, а не коробка передач.

Парень ушел, а Надя снова взялась переписывать:

В комнату прошмыгнул босой мальчик и подпихнул своего приятеля боком. Они уселись на один стул, и Надя услышала шепот: «По горизонтали драгоценный камень из пяти букв». Но Наде почему-то на этот раз не хотелось спорить с ребятами, и она снова взялась переписывать:

— Наденька, вот ведь как, а?

Надя подняла голову. У стола стояла ее подруга из животноводческой бригады, Клава. Это была пухлая девушка с ямочками на щеках и с косой, лежащей на голове, как венок.

— А что?

— Счастье-то тебе…

Клава потянулась через стол, обняла и поцеловала Надю, обдав ее запахом теплого сена. Навалившись на стол, ока уронила ящичек с формулярами и чуть не опрокинула цветы. Потом она развернула косынку и достала «Далеко от Москвы». Надя бегло перелистала книгу.

— Вместе читали? — спросила она.

— Вместе.

— Ну, конечно, я вижу, что вместе. Вон сколько пепла между страницами. Ах ты, Клава, Клава! Где про любовь, там и пепла густо, а где про строительство — там нет ничего.

— Так мы третий раз читаем.

— А это что?

— Что?

— Кто это подчеркнул?

Надя протянула подруге книгу. На левой странице была подчеркнута фраза:

— Ей-богу, не мы, — испуганно сказала Клава.

— Уж не дедушка ли Стозаев? — иронически заметила Надя.

— Ей-богу, Надя, мы такими глупостями не занимаемся, — Клава обиделась и надулась.

Надя спрятала книгу в стол, потому что на нее была очередь, и сказала примирительно:

— Ну, не сердись. Лиричность души — действительно хорошее качество. Когда же на свадьбу позовешь?

— Не знаю, Надя. Наверно, когда все овощи свезем. — Клава давно уже не отделяла себя от своего Паши и всегда, говоря о нем, говорила «мы». Паша был тот самый шофер, который уехал сегодня в город. — Разве тут до свадьбы? Паша работает с утра до поздней ночи. Мы и свидания в кабинке назначаем. Вчера ночью ехал на станцию, села к нему, три раза до станции и обратно, туда-сюда по шестнадцать километров проехали. Спину ломит — спасу нет! А дорога сама знаешь какая. Трясет так, что и поцеловаться путем нельзя, в губы нацелишь, в нос попадаешь. У нас кабинка — дом родной. У нас там на баранке «Клава» вырезано, и «Павел», и «1950 год». На память…

Хлопнув дверью, вошел Стозаев.

— Писатели… — забубнил он еще на пороге, — только одно название, что писатели… — и бросил на столик книжку «Садоводство». — Вот, глядите, на всю страницу садовые ножницы нарисованы! Эва, невидаль, садовые ножницы! А вот как в Хвалово яблони пересаживать — про это ничего нет. Это дело хорошее — сады соединять. А у них там, в Хвалове, два апорта суховершинят, листочки как лимон желтые, хлорозом хворают. У меня тут и бельфлер-китайка, и аркад сахарный, и антоновка, и пепин растут, как гвоздика в горшке. А как я их в Хвалово пересажу? Вдруг тоже захворают.

— Так они тебе про каждую деревню и напишут, — сказала Клава.

— А ты как думаешь? Твою-то вон каждую овцу на карточку снимают, тебе и горя нет. А дерево — это тоже живое существо. Тоже дышит.

Стозаев был в сварливом настроении, и Надя уже думала, что бы такое дать ему почитать успокоительное. А то снова дома со своей Василисой Ивановной станет скандалить. Хорошо бы дать что-нибудь вроде «Педагогической поэмы» — он любит такие книги, да нет «Педагогической поэмы» в Надиной библиотеке.