По краю игры - страница 2

но все предельно оголилось,

осиротелостью дыша.

Как будто сбросив неизбежность,

вне красок, криков и затей,

мир обретал вторую нежность

в незащищенности своей.

И неделимая на мненья,

в щемящей скудости холста

струилась светлым отрешеньем

ненаносная красота.

* * *

Все чаще наплывают дни,

когда блаженно или тихо

живет душа, не зная лиха

и всей лихой его родни.

И мысль молчит, и мы одни,

и не гоняешься за смыслом,

и кисть Шагала или Листа

так близко - руку протяни.

В оконной раме - белый дом,

пред ним слониха со слоном

и дети: девочка и мальчик.

С открытой крышкой патефон

охотно в хобот заключен,

и снег на всем - зимы подрядчик.

* * *

Клетки делятся, клетки стареют,

отмирают и снова растут,

вырастают в людей и деревья

без излишних потех и потуг.

Все по кругу бежит колесница

разнородных начал и концов,

в ней трясутся различные лица -

удаль клеток под звон бубенцов.

И в ее непреложном круженье

есть иллюзия той прямоты,

где дороги и цели движенья

выбираешь, как будто бы, ты.

Но не вяжется так или этак,

скорость, что ли, не та или цель -

это вольное воинство клеток

сочленилось не в иву, а в ель.

Так прими это таинство пляски,

эту темную силу глубин,

видишь: снег порошит над коляской,

и - совсем ты уже не один.

* * *

То спешим вовсю куда-то,

то вовсю чего-то ждем,

наполняясь многократно

веком, ветром и дождем.

Но и в солнечном распахе

(у порога ль, у черты) -

та же в нас томится плаха

ожиданья и мечты.

Скоро будет, скоро станет,

скоро все пойдет на лад,

скоро крест твоих метаний

обратится в чистый клад.

За желанием - желанье

(не убавить, не изжить) -

нет еще ему названья,

а оно уже бежит.

А оно уже на гребне

голышом, стрелой, дугой -

то ли чудо, то ли бредни,

то ли жизнь ни в зуб ногой.

* * *

Дождь идет косой и крепкий

с молодой весенней прытью,

голый торс усохшей ветки

прошивая тонкой нитью.

Первый ковш весенней влаги

проливается на землю,

рады злаки-бедолаги

незадачливому зелью.

Все по графику в природе,

вне обид, локтей и плачей.

Я, как будто, - в том же роде,

а весною не охвачен.

* * *

      Природа тот же Рим...

             (О. Мандельштам)

Природа - тот же Рим забав и передряг,

величье диктатур и хилость демократий,

где волк волчице друг, а кобылице враг

и жизнь одна другой своею жизнью платит.

Мы принимаем в ней и деспотию зим,

и самодурство гроз, и самовластье ночи…

Чего же так шуметь и ненавидеть Рим,

когда он тех же свойств и тех же полномочий?

* * *

Замшелый пенек или ветка сирени -

подарок великий. Ты с ними, и к ним

тебя еще тянет, как тянет к измене

того, кто тоской молодою гоним.

Еще тебя тянет к дымку сигареты,

что вязью причудливой вьется у глаз,

к приметам зимы, что на отдыхе где-то,

и, может, заглянет к тебе еще раз.

Не много не мало, а блюдце и чашка

еще благосклонны к тебе по утрам,

еще тебе чарку да чаю с ромашкой

не тяжко к губам подносить, как бальзам.

Соседская кошка по имени Машка

пригрелась охотно в чертоге твоем,

с повадкой тигрицы, с душой нараспашку,

на днях породнилась с бродячим котом.

И ждать нам веселья. Котятами вскоре

наполнится жизнь на обрыве крутом,

и ветер, что вечно с деревьями спорит,

поймет, наконец, что все дело не в том.

Рождение танца

       З. Ф.

Глазами газели

глядели два белых крыла,

два спелых румянца

играли на нежных ланитах -

зима то, конечно,

фантазии жар намела

и неба свинец,

как крупу,

пропустила сквозь сито.

Зима и пасьянс,

и метафоры смутный наплыв,

едва различимые звуки

свечи и сознанья -

то ветер, конечно,

который и смел, и пуглив,

скользнул и оставил

на струнах

одно колебанье.

И вышел мотив,

как щенок из мохнатого сна,

из снежной крупы

и свечи, и щенка, и пасьянса -

струна то, конечно,

прильнула к руке, как весна,

и с краешка пальца

взметнулось

кружение вальса.

* * *

С. и М. Будиловским

Вновь витийствует кантата,

снова мята, снова хмель,

снова легкостью чревата

колких чисел карусель.

Та же цифра - полдень, полночь,

два лица - одна душа,

льется август, трели полон,

из апрельского ковша.

Льется август, словно клавиш

несмолкаемый поток, -

то омоет, то окатит,

то насквозь прошьет, как ток.

То на радостях всевластья

разомкнет внезапно даль -

и мелькнут твои запястья,

уходя по кисть в рояль.

И приблизится, внимая,

в строгой гамме укоризн