По метеоусловиям Таймыра - страница 5

Первый маршрут сделали в планируемые две недели. Председатель колхоза приготовил им сюрприз: протопил баньку. После баньки Антипин распечатал припрятанную именно для такого случая бутылку спирта.

– Ну, Евсеич, за очередное лето. – И повторил, что говорил при каждой встречи за пять лет: – За богатую тундру.

– За тундру, Сергеич…

Жигайло опьянел сразу. Это было неудивительно после двухнедельного недосыпания, после почти двухсоткилометрового маршрута по болотам и кочкам, и, слушая его пьяные, но не лишённые мысли разлагольствования, Антипин подумал, что Вадим практику выдержал. И не только производственную… А может, даже не столько производственную…

– Давай ещё смажем, – сказал Евсеич и достал свою, припрятанную тоже для такого случая, бутылку.

– Что, скрипят? – спросил Антипин.

– Скрипят, – поморщился председатель и потёр припухшие колени.

– На грязи тебе надо да на горячий песочек, – в который раз повторил Антипин говоренное и прошлым, и позапрошлым летом.

– Я уж и так в непогодь в море не хожу.

– А вы что, всё время здесь живёте? – спросил Сердюк.

– Так и этак, считай, лет двадцать, – отозвался Евсеич.

И охотно стал рассказывать, о чём Антипин хорошо знал. Как не по своей воле попал Евсеич в Норильск, отработал положенное, вернулся в родной провинциальный городок в центре России и не застал в живых ни мать, ни отца. Не дождалась его и жена, уехала с новым милым на целину. Ехал домой, а оказалось, что нет у него никого и ничего. И от такой тоски и одиночества развернулся Евсеич опять и полетел на Север. Тут его один приятель и подбил в рыболовецкую бригаду махнуть.

– Помянем, – сказал Евсеич, и все выпили, хотя только один Антипин знал, кого помянули. Приятель Евсеича лет десять назад утонул в озере. Его не нашли, но Евсеич соорудил памятник: на скале, нависшей над озером, поставил плоский, окатанный холодной водой камень и каждый год подновлял на нём надпись. Надпись эту Антипин хорошо помнил: «Не отцу, не брату, не другу, самому себе, каким был, каким стал и каким умру. Скорблю и внемлю. Здесь похоронен Сидор Макухин – человек».

– А как вы с местными живёте, нормально? – спросил Сердюк. – Ничего народ?

– Народ хороший, работящий.

– Так вы и по-ихнему говорите?

– За двадцать лет я уж многому научился, – усмехнулся Евсеич.

Сердюк расспрашивал о заработках.

Жигайло спал, по-детски пуская слюни.

Манохин вертел в руках кружку и, всё краснея, не спускал глаз с Евсеича. Вдруг спросил:

– Доволен?

– Живу, – ответил Евсеич.

– Денег, наверное, мешок скопил?

– Деньги-то есть, тратить здесь их некуда. Могилки родительские в порядок привёл, главное сделал…

– Да не счастлив ты, притворяешься! – с нескрываемой злобой перебил Манохин. – Гниёшь тут, а довольного жизнью корчишь, для простачков.

– Манохин… – предупреждающе произнёс Антипин.

– Что Манохин? Говорю, что думаю, запретишь?.. Запрещать все любят.

– Пусть, – вступился Евсеич. – Человеку выговориться надо, пусть.

– Ладно, этот, деревня, – кивнул Манохин на Сердюка, – он хоть не скрывает, что деньги любит, а то – «народ хороший, привык, дело делать надо»… Кому надо? Жизнь – это когда всё есть, когда что хочешь, то и делаешь, что хочешь – покупаешь, куда хочешь – едешь. Да если б ты, старик, волен был, ты в этой дыре часу лишнего не высидел бы, а начальник, тот никогда б на Севере и не побывал… Честно надо: жить не умеете! Сил нет на настоящую жизнь. Притворяетесь…

– А ты? – спросил Антипин.

– Я?.. – Манохин медленно допил спирт. – У меня сила есть. Только не дают всякие-разные… А каждый в жизни о себе думать должен. Ты для меня пальцем не пошевелишь, и я для тебя. Своя шкура – главное.

– Он прав. – Евсеич потёр коленки. – Ломит… Прав он, Сергеич, каждый о себе должен думать, только не по тому кодексу, через который и я прошёл, а по человеческому, общему… Как Сидор, который на перевёрнутый баркас всех разместил, а самому места не хватило.

Манохин заскрежетал зубами и вышел.

– Ничего, – повернулся к Антипину Евсеич. – Правильно сделал, что с собой взял. Раз заговорил, значит, сомневается.

– Нервный он, – добродушно произнёс Сердюк. – А если за деньги, плохо разве?.. Я ж не краду, своими руками, вот. – Он вытянул широкие мозолистые ладони. – А если кому надо помочь, я и за так, просто, что Сердюк – не человек?..