По методу профессора Лозанова - страница 15
То, что Лебеденко находился в РОВД, и напротив него сидел Крымов, задавал ему всяческие вопросы, казалось, ничуть Георгия Анатольевича не смущало.
Объяснив, что образование у него высшее — экономический факультет МГУ, Лебеденко без всякой связи заметил, что нынче жаркое лето, все время мучит жажда. И кивнул на сифон, стоявший на небольшом столике.
— Позвольте? — И, не дождавшись ответа, налил стакан до краев, с удовольствием, смакуя, пил. Рука слегка подрагивала. Перехватив выразительный взгляд Крымова, с интересом взирающего на дрожащую руку, улыбнулся уголком губ. Спросил:
— Думаете — злоупотребляю?
— Я просто знаю об этом.
— Еще бы! Общественность у нас на высоте. Хороший нюх, мертвая хватка.
— Да бросьте вы, Георгий Анатольевич, — миролюбиво проговорил Александр Иванович. — Ни нюха, ни хватки. Иначе давно бы вас привлекли.
— А за что?
— Три с половиной года не работаете, а еще спрашиваете. С последнего места вас уволили за прогулы. Или, может быть, уволили тогда незаконно?
— Да как вам сказать?
— Лучше всего откровенно.
— Видите ли, я работал инженером-экономистом в одном в общем-то приличном учреждении. Не скрою от вас: пупа на работе не рвал. Но дело свое знал. Тоска меня иногда охватывала неописуемая. Жалование — 180 рублей, перспективы — нулевые…
— Так какие же перспективы, если пупа не рвать?
— Я, понимаете, Александр Иванович, — правильно? Хорошая у меня память на имена? Так вот смысл жизни — в чем? Я — холост, детей нет.
— Никогда не были женаты?
— Не был. Да и зачем? Если б встретил ту, единственную… но, увы. Встретил многих. Добрые, славные, отзывчивые. В гости приходили с удовольствием, бокал вина принимали с удовольствием, от всего остального тоже никто не отравился.
Крымов вздохнул:
— Я вовсе не просил посвящать меня в интимные подробности вашей жизни.
— Да разве теперь это интим? Вот откуда, скажем, у гражданина большие деньги или сундуки ломятся от дефицита и холодильник — это вот интим. А остальное — проза.
— Именно прозаическая сторона вашей жизни, — проговорил Крымов, — меня как раз интересует.
— Понимаю. Три с половиной года не работаю, а живу, как передовик, лауреат и новатор. Да?
— Вот-вот.
— Александр Петрович…
— Иванович.
— Извините. Если вам кто-нибудь когда-нибудь скажет, что получая зарплату 180 рублей в месяц, он купил автомобиль, не верьте.
— Не поверю, — пообещал Крымов. — Но вы своей жизнью доказываете как раз обратное.
— Я — исключение. Я перед законом чист, как бутон майской розы перед рассветом. Светлая память Варваре Лукинишне! Светлая память!
— Если можно, понятнее для непосвященных, — попросил Александр Иванович.
— А вы ничего не знаете? — понизил голос Лебеденко. — Варвара Лукинишна — родная мама моей покойной мамы, моя бабушка, почив в бозе три с половиной года назад, оставила мне наследство.
Он захихикал.
— Чтоб вы не придирались к покойной старушке — светлая ей память — вскрою всю подноготную ее небольшого, но приличного состояния. Ее отец — Лука Спиридонович — был известным ювелиром еще тогда, в ту пору, по другую сторону горизонта. Ну, до Октября 17-го. А муж — уже мой родной дедушка, Александр Михайлович, был удачливым изобретателем уже в наше, благословенное время. Его изобретения внедрялись, и скажу вам — отличные он получал дивиденды. И представляете: какое везение! Я единственный родственник! Главное — единственный наследник! На книжке бабушки — светлая ей память — 60 тысяч рублей, нотариально мне завещанные, и дачка в Абрамцево, которую у меня оторвали с руками, всего за двадцать. Торги не моя стихия.
— И тут вы сели и подсчитали? — догадался Крымов.
— Совершенно верно. Двадцать плюс 60 по Малинину-Буренину получается 80. Тот же результат на счетах, то же самое на компьютере. Дальше. В год я получал две тысячи рублей. Итак, 80 делим на два. Получается, что 40 лет я могу жить, нигде не работая. Но это расчеты приблизительные. Потому что еще проценты капают.
— Но тратите вы теперь больше 180. За одну «Волгу» 15 тысяч отвалили.
— Да разве ж мне сорок протянуть? При моем образе жизни и склонностях покопчу небо лет пятнадцать. Не больше. Так зачем же надрываться? Пусть жизнь будет праздником.