По образу и подобию - страница 9

У шахмат, кстати, есть одна великолепная черта, которой нет, как правило, ни у науки, ни у искусства. Здесь гораздо легче выяснить, кто из двух претендентов на первое место сильнее. В искусстве для этого должны поработать критики; общественное мнение о писательской «иерархии», о том, кто из художников гениален, кто талантлив, а кто ни то ни другое, складывается долгие годы. И тем не менее всегда возможен пересмотр представления, возникшего у одного поколения, поколением следующим. Вспомните, что в начале XVIII века в Англии временно почти угас интерес к Шекспиру. А гениальные открытия Лобачевского (мы переходим в область науки) были общепризнаны лишь через десятки лет.

В шахматах дело куда проще. Для решения вопроса требуется всего лишь посадить соперников друг против друга, установив в промежутке шахматы да часы. Конечно, остается проблема разных стилей в игре, проблема настроения, психологической подготовки, но реальную сравнительную силу так вполне можно определить.

Каждый шахматист на земле — от начинающего до чемпиона мира — проигрывал партии и знает, что еще будет их проигрывать. Это неплохое средство для лечения самомнения. Каждому шахматисту знакомо ощущение краха плана игры, когда противник находит в твоей системе атаки уязвимое место. Это, например, хороший способ воспитать в себе уважение к чужому мнению, обрести широкий взгляд на мир, избежать переоценки собственных умственных способностей — он лечит от эгоцентризма. И наконец, еще доминиканский монах Ингольд в XV веке называл шахматы средством от лени.

Я знаю, дорогой читатель, тебе сейчас хочется во весь голос запротестовать. Ты, верно, знаком с самовлюбленными шахматистами, с шахматистами тщеславными и безвольными, шахматистами ограниченными и ленивыми. Ну что же. Нет лекарств, которые помогают всем болезням. Лучший учитель — настоящий жизненный опыт, оригинал той модели, о которой мы с вами говорим. Но и он ведь не всем помогает.

Шахматы способствуют тому, чтобы у учителя — опыта — неудач было поменьше. В этом согласны между собой крупнейшие педагоги мира. Модель жизненной борьбы служит жизни.

Сейчас мы с вами обратимся к таким моделям, о пользе которых свидетельствуют уже не только доминиканские монахи, писатели и педагоги. Слово будет предоставлено физикам и химикам, астрономам и биологам, психологам и экономистам. Люди всех областей науки играют в шахматы. И, как мне кажется, они простят, что в начало книги вырвалась глава об этой модели. Тем более что она, глава, как я уже говорил, послужила сама моделью более серьезных и более фундаментальных, что ли, разделов книги.

В принципе моделью может быть чуть ли не все на свете — от человека до Галактики, от манекена до колонки цифр. Но слово «может» само по себе говорит только об одной стороне дела. Не все, что может быть моделью, оказывается ею на самом деле. Неудачный, непохожий портрет — уже не портрет человека, с которого он как будто сделан. По портрету нельзя судить о внешности оригинала. Ну, а если во всей его внешности нас интересуют только характерные очертания уха и есть уверенность, что они переданы правильно? Портрет от этого вернее не станет.

Но с моделью в аналогичном случае дело обстоит иначе. Только необходима оговорка; что данная модель представляет собой уподобление лишь определенной стороне своего объекта.

Выражение «в аналогичном случае», вероятно, и сами вы не раз употребляли. А чем вы руководствуетесь, объявляя один случай аналогичным другому? Аналогичный по-гречески означает «соответственный», «сходный», «подобный». А как вообще узнать, какие два предмета, явления, процесса можно связать словом «подобие»? Что же, на то существует специальный раздел науки — большая, разветвленная и очень важная теория подобия.

Но прежде чем углубляться в нее, заглянем в как будто далекую от науки область — в поэзию. Вспомните у Лермонтова:

У Маяковского: