По пятам - страница 7

— О-о! Да у тебя гости! Давайте знакомиться, а если рюмочку поднесете — друзьями будем.

Белобородов подошел вплотную к гостям, спросил Аркадия:

— Мои ребята на месте. Ты готов?

Аркадий с готовностью кивнул.

— Как штык.

Сидящие за столом не успели вникнуть в смысл разговора, как Белобородов, протянувший «коммерсанту» ладонь для знакомства, заломил его руку за спину, повалил с табурета. Аркадий выхватил из кармана наган и браунинг, выуженный из тулупа, крикнул:

— Ни с места! Уложу из вашей же пушки.

Бандитов заперли в арестной камере, охранять их приставили милиционеров Ивана Медведева и Михаила Оборина. Белобородов, оседлав лошадь, ускакал в Шайтанский завод[1], где находился с группой агентов уголовного розыска Федор Заразилов. Еловских, собрав понятых, занялся описью поклажи, увязанной на дровнях. Не успел Белобородов отъехать от Билимбая и одной версты, как в здании милиции поднялся переполох, затрещали винтовочные выстрелы.

Оборин и Медведев — опытные милиционеры, но с бандитами такой квалификации они имели дело впервые и не смогли всего предусмотреть. Только успели навесить замок, как «коммерсант» нетерпеливо забарабанил в дверь камеры и стал проситься на двор. Медведев проворчал:

— Ишь, невтерпеж, — и после минутного колебания разрешил: — Выходи.

Оборин отомкнул замок. Дверь резко распахнулась. Медведев инстинктивно вскинул винтовку, но тут же свалился от удара ногой в живот. Оборин успел выстрелить, но пуля только задела «студента». Завладев винтовками, бандиты пустили их в ход. Отстреливаясь, выскочили во двор. У забора стояла лошадь, запряженная в широкую кошеву. Через минуту она уже мчалась как бешеная, унося троих бандитов в ночную тьму.

В зале сидели не раздеваясь. Декабрьская стужа проникла и сюда, через каменные стены театра. Петр Григорьевич Савотин зябко ежился, шевелил пальцами в сапогах, пытаясь хоть таким образом немного согреться.

Шла общегородская партийная конференция. Докладчик, перебирая листки коченеющими пальцами, хрипловатым голосом сыпал в публику вереницу цифр. Но его слушали: речь шла о близких и понятных делах. Петр Григорьевич, например, узнал, что в условиях НЭПа в Екатеринбурге начался рост заработной платы. В 1923 году по отношению к довоенному времени она выросла на 60 процентов.

А вот в каких размерах, несмотря на сокращенный рабочий день, поднялась производительность труда, начальник губмилиции узнать не успел. Пригибаясь, звеня оторвавшейся подковкой, меж рядами прокрался милиционер с повязкой на рукаве. Обдав Савотина холодом, он прошептал ему на ухо:

— Товарищ Заразилов прибыли. Вас просят.

Во дворе уголовного розыска стояли две подводы. В санях, окруженные пятеркой конных милиционеров, сидели арестованные.

Савотин поднялся в кабинет начальника уголовного розыска. Заразилов, прижавшись грудью к изразцам печки, грелся. Поздоровались. Савотин протер запотевшие очки.

— Ну, рассказывай.

— Взяли шестерых. Народец — хоть сейчас к стенке. А те трое, язви их в душу, ушли. Ренке. Ну, о нем говорить нечего — знаете. Второй — Комаров. Никакой он не Комаров, а Кислицын Николай Евстигнеевич.

— Тот самый?

— Тот самый.

— Ошмарину сообщил?

Заразилов улыбнулся спекшимися губами, отрицательно покачал головой:

— Возьмем — тогда.

Ошмарин — уполномоченный ОГПУ. В 1922 году Кислицын ушел из его рук, уже приговоренный к расстрелу. Во время облавы на станции Екатеринбург-1 беглец укрылся в мусорном ящике, наблюдая в щель за действиями работников милиции и ОГПУ. Когда опасность миновала, Кислицын написал записку и опустил ее в почтовый ящик. В записке было: «Ошмарину. Сообщаю вам, что я жив и здоров и прошу вас не затрудняться. Проверку документов я видел. Думаю, что еще встретимся. Кислицын»[2].

Именно этот эпизод и вспомнил Заразилов.

— Третий, назвавшийся в Билимбае Агаповым, — не кто иной, как Семенов Тимофей Михайлович. Он такой же студент, как я протоиерей кафедрального собора. Конокрад в прошлом, бандит и убийца — в настоящем...

— Значит, главари опять ушли? — вздохнул Савотин.

— Ушли. Но...

— Что — но?