По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года - страница 12
.
Строя планы дальнейшего решительного наступления, Гурко серьезно рисковал. Но этот риск был оправдан. Он писал:
«Стоя на месте, мы ничего не достигнем, напротив рискуем все потерять: турки несомненно опомнятся от страха… и, перейдя в наступление в значительно превосходных силах, без сомнения, вытеснят нас из долины Тунджи. Напротив того, перейдя тотчас в дальнейшее наступление, мы имеем шанс нанести туркам еще несколько поражений и во всяком случае можем отодвинуть их дальше от проходов и тем выиграть время. При дурном же исходе наступления, отряд, пользуясь превосходством в кавалерии, всегда может благополучно отойти к Казанлыку и перейти к пассивной обороне Шипкинского перевала»[56].
«Главное – не дать им нас пересчитать» – эту фразу на Праценских высотах во время битвы при Аустерлице 20 ноября (2 декабря) 1805 г. бросил полковник Пузе. Его 10-й полк легкой пехоты в составе частей дивизий Сент-Илера и Вандамма буквально вломился туда, оттеснив русские батальоны[57]. На глазах у численно превосходящего противника французы овладели ключевой позицией всей битвы, что явилось главным действием на пути к величайшей победе их императора. Спустя семьдесят лет лейтмотив французского полковника стал не менее актуальным для русского генерала Гурко, в руках у которого оказался свой ключ к победе – балканские перевалы.
Но ответ Александра II уже был доставлен Николаю Николаевичу. И за «стоп-приказом» русского главнокомандующего последовало его логическое развитие. В «Описании Русско-турецкой войны 1877–78 гг. на Балканском полуострове», подготовленном Военно-исторической комиссией Главного штаба, читаем:
«…вследствие замечаний императора Александра, решено было, прежде всяких дальнейших действий за Балканами, выждать прибытия не только XI, но и IV корпуса, который мог собраться на правом берегу Дуная только в половине июля»[58].
Очевидно, что подобное изменение планов должно было, прежде всего, отразиться на судьбе Передового отряда.
Если рассматривать послания командования в адрес Гурко, то нельзя не заметить, что в них явно появлялись новые нотки. Так, если 4 (16) июля Непокойчицкий еще сообщает Гурко, что «ввиду приближения войск XI корпуса и 13-й кавалерийской дивизии (из состава XIII корпуса. – И.К.) главнокомандующий “изволил признать возможным двинуть в проходы Балкан на поддержку вашего отряда всю 9-ю пехотную дивизию”[59]», то уже 8 (20) июля сам великий князь пишет Гурко:
«На перевале Хаинкиой будет 1-я бригада 9-й дивизии; 14-я дивизия и я пока в Тырнове, двинуться пока не могу вперед, пока не раскроется или объяснится дело с Рущуком. Об общем движении вперед дам тебе знать в свое время. Собирай сведения о неприятеле возможно подробно и доноси чаще»[60].
И… восхваления, восхваления в адрес Гурко и его отряда…
А ведь только неделю назад Николай Николаевич намеревался «совсем бросить осаду Рущука»! Гурко, разумеется, не был осведомлен ни о «смелом плане» главнокомандующего, ни о реакции на него императора. Но трудно было не почувствовать, что Николай Николаевич чем-то серьезно озабочен. Вечером 8 (20) июля, уже после того, как два письма с изложением плана дальнейших действий Передового отряда были направлены главнокомандующему, до штаба Гурко доходят первые сведения о месте высадки корпуса Сулеймана-паши и его движении к Адрианополю. Немедленно Гурко начинает планировать встречное наступление. Но утром 9 (21) июля он получает, написанное накануне, письмо Николая Николаевича…
Для Гурко становилось очевидным, что в то время, как он был настроен на понимание роли своего отряда как авангарда быстро наступающей армии, эта самая армия притормаживала, оставалась за Балканами, а ее главнокомандующий вместо своевременных резервов посылал ему советы «с пехотой далее Тунджи» не идти, «шнырять по всем направлениям кавалерией» и собирать сведения о противнике. И это в тот момент, когда за Балканами выпадал реальный шанс разбить противника по частям.
Первые сведения о переброске на театр военных действий турецкого корпуса из Черногории дошли до полевого штаба армии 2 (14) июля. Силы корпуса оценивались в 25–30 тыс. человек