По странам рассеяния - страница 3
Забыв о стройке энергичных пришлецов[1],
Уйдя в твои хребтовые просторы,
Встречаю прежнее суровое лицо —
В тайге, в пурге — все тот же древний шорох.
Ты завернулась в снег, как старец твой в халат:
В глубоком белом трауре Востока —
Такая же, как двести-триста лет назад
В глуши своей неведомо-далекой.
Вершины головокружительнее Альп;
Тайга богаче Беловежской Пущи;
Медведь, кабан и барс, и тигр, дерущий скальп,
Олень, горал, изюбрь, трубой ревущий.
Границу стережет Великий Пяктусан[2],
Разверзши недра бирюзовой пастью.
С зарею радугой горя, кричит фазан
О гордом нерушимом диком счастье.
Теперь на шаре нашем мало уголков,
Где б девственность и древность сочетали,
И Утренним Спокойствием назвали
Тебя — за редкое слияние этих слов.
1938
«Весенними влажными днями…»
Папе-Тигру
Весенними влажными днями
Одна я блуждаю с винтовкой.
Пересекаю часами
Овраги, долины, сопки.
По-разному смотрят на счастье.
По-разному ищут дороги.
А мне — побродить по чаще,
В росе промочить ноги.
И сердцем дрожать, как собака,
На выводок глядя фазаний,
А ночью следить из мрака,
Как угли пылают в кане.
Такие простые явленья,
А жизни без них мне не нужно.
И здесь, в горах, в отдаленье,
Мне кажется мир — дружным.
1934
Коромысло
Мир — за какою-то стеной.
Живу одна в фанзушке,
Но с общим солнцем и луной.
Я — горная пастушка.
Я так люблю свое шале,
Своих мечтаний стадо,
Я всех счастливей на земле —
Мне ничего не надо.
Учитесь не уметь «хотеть»,
И каждый дар приятен!
Умейте только звонко петь,
В рогоже — видеть платье.
И сторонясь людей — (от них
Всегда раздоры мыслей),
Соорудить в хребтах средь пихт
Немое коромысло.
На нем в противовес всему —
Без всякий колебаний —
Повесить только — тишину —
И — самообладанье.
1931
Я — коза
Папе — Тигру
У меня среди скал, как у горной козы,
На листах своя мягкая «лежка»,
А над нею шатёр из корейской лозы
И склоняет цветы таволожка.
Сквозь ажур этих розовокрылых цветов
Мир еще восхитительней станет!
Я — коза подпирающих небо хребтов —
Только солнце копьем меня ранит.
Только солнце, и ночь, и туман, и луна
Видят смелую резкость движений —
Со скалы на скалу переносит меня
Жажда риска, красот, утомленья!
Никому не узнать мои козьи посты,
За собой не оставлю тропинки,
Не задену цветка, не сломаю кусты,
Обойду муравья и былинку.
И за это меня сберегает обвал,
И горячие скалы ласкают,
Не боится змея, бурундук и горал, —
Как сестру на вершинах встречают.
Мне сегодня козел в переносье хребта
Подарил прошлогодние рожки…
Я — коза! У меня два копыта — «гета»[3]
И душистая мягкая «лежка».
21 мая 1931 г., Корея, «Новина»
Я жду…
Кузине-Фиалке!
В старой заброшенной хижине
Я развела огонек.
Стелется пламя униженно
Возле смуглеющих ног.
Ты же тропою окольною
На огонек мой придешь.
Сумерки дрожко-стекольные
Лезут в отверстья рогож.
Синее, звездное, вечное —
Сдвинулось складками штор…
Счастье осеннего вечера
Ссыпалось в этот костер.
1928
«В чаще, где пахнет грибами…»
В чаще, где пахнет грибами,
Хвойными талыми смолами,
Я пробираюсь за псами —
Дикая и полуголая.
Как раскричались цикады!
Путь мой запутан лианками…
Вновь ничего мне не надо!
Снова я стала Тарзанкою!
1936
Я же — пчела
Маме!
Солнце сегодня взглянуло в леток:
Ветер, хребты целовавший, нашептывал в улей;
Так захотелось увидеть цветок!
Чувствую, знаю наверно — сегодня проснулись…
Я полетела, где серенький снег
Пашни долины в себя с упоеньем впивают.
Снова журчанье порывистых рек —
В них отражаюсь и вижу, что снова жива я!
Россыпь живых самородков весны —
Дети приморских предгорий — Адонисы это!
Лапками их задеваю — они
Глазки открыли в пушке золотистого цвета.
«Лапками сердца» я первый медок
В улей, зимой пустовавший, таскаю, воруя:
Солнце скрутило весь мо рос в моток,
Крылья свои я впрягаю в небесную сбрую.
Это мой первый адонисный вклад.
Скоро — багульник, фиалки — зажгутся по склонам…
Год обеспечен! Ликуя жужжат
Мысли, рожденные мартовским первым бутоном.
Я поняла только в улье зимой,
По собиранью цветочного меда тоскуя,
Что поклоняюсь я Флоре самой:
Я же — Пчела! И не нужно мне пищу другую!
1930
Багульник
Пора была вам распуститься лишь весною,
Цветы багульника малиновых оттенков,
Но, в вазочку поставленные мною,
Вы распустились вдруг на тонких ветках…