По ту сторону смерти - страница 15
«Вопли страждущих поразили мой слух — стоны, причитания, мольбы и проклятия…» — про себя декламировала Харпер. Меж тем ни единый мускул не дрогнул на ее лице.
— Боже правый, — выдохнул Шторм. — Сущий ад.
— Очень точно подмечено, — согласилась Харпер.
Неожиданно звук исчез. Теперь завывал и плакал только ветер. И в плаче его слышалась обреченность. Харпер, прищурившись, зорко вглядывалась в темноту, туда, где за древней гробницей со статуей на стене лежал запорошенный снегом кусок оленины.
— Ты думаешь?.. — Шторм осекся.
Зверь застал их обоих врасплох.
Он появился внезапно, без всякого предупреждения.
Ему предшествовало лишь подспудное ощущение, что к кладбищу приближается некая громадная темная масса, как будто надвигалась сама ночь. И появился он вовсе не там, где его ожидали, — не рядом с заснеженным куском оленины. Он появился в каких-нибудь пяти ярдах от них, на каменной ограде, он наблюдал за ними, и глаза его плотоядно блестели.
Шторм бросился вперед и, раскинув руки, загородил собой Харпер. В его поступке было столько великодушия и благородства, что у Харпер дрогнуло сердце. Но тратить время на сантименты она не собиралась. Харпер перехватила трость левой рукой, и в следующее мгновение в ночном воздухе сверкнула холодная сталь клинка.
— За меня не бойся, — буркнула она. — Снимай.
Шторм энергично принялся за дело. Он без промедления сорвал с одной из камер полиэтиленовый пакет и открыл футляр.
Харпер с опаской наблюдала за ним. Фотокамеры, равно как и прочие механизмы, оставались для нее такой же загадкой, как изображение белой лошади в Аффингтоне[10]. Шторм, прикрывая ладонью объектив, уверенно поднял аппарат.
Сверкнула вспышка. Зверь насторожился. С глухим утробным рыком он оглянулся, и две ослепительные молнии, как две белые смерти, устремились через заснеженное кладбище к глазнице — объективу камеры.
Гортанный хохот Харпер прорезал ночь.
— Ха-ха-ха! Отличная получится обложка. Молодчина. «Так жаждет человек испить любви глоток смертельный…» — Харпер питала страсть к цитированию.
Зверь повернулся к ним всей своей тушей. У Шторма перехватило дыхание.
— Ух ты, — пробормотал он растерянно, однако, к вящему удовольствию Харпер, ни на секунду не прекратил щелкать затвором. Ночная мгла то и дело озарялась яркими сполохами фотовспышки.
— Что это за тварь? — спросил Шторм.
— Felis concolor, мой мальчик, — с радостным энтузиазмом юного натуралиста ответила Харпер. — Oregonensis, судя по размерам и согласно теории Бергмана[11]. Дикий представитель семейства кошачьих. Пума, пантера, кугуар — так, кажется, его называют в Америке. Естественный ареал обитания — от Ванкувера до Патагонии.
— Вот те и на, — пробормотал Шторм, снова нажимая на кнопку. Зверь оскалил пасть, и из его утробы выкатилось глухое ворчание. — А здесь-то он какого черта делает?
— Трудно сказать. По-моему, в данный момент он соображает, что вкуснее — оленина или человечина.
Снова сверкнула вспышка, и огромная бурая кошка, обнажив чудовищные клыки, припала на задние лапы и занесла переднюю, словно давая понять, что намерена уничтожить двух наглецов. Тварь вполне могла это сделать. Несмотря на свою массивность, она была необычайно подвижной. Она знала свое дело, и ей не составило бы труда разделаться с ними обоими. Плевое дело. Два засвеченных негатива — вот и все, что осталось бы от Харпер и Шторма.
— Уф, — шумно выдохнул Шторм. — Может, нам пора убираться отсюда, как ты думаешь?
— Я бы не стала так рисковать. Конечно, ей привычнее нападать из засады, внезапно, но…
— Что но?
— Прыгает она на двенадцать метров.
— Ну и ну!
— Вопрос в следующем, — задумчиво промолвила Харпер, — чует ли эта тварь приманку?
Зверь чуял. Но не спешил. Он словно играл с ними. Вот он сделал еще один обманный взмах лапой. Вот снова припал к ограде. Встал на дыбы, темной громадой нависнув над двумя тщедушными человеческими фигурками. Наконец, смерив их напоследок желчным взглядом, лениво потянулся, грациозно выгнул спину и, неторопливо, величаво ступая по каменной ограде, двинулся к приманке. Шторм по-прежнему не выпускал из рук камеру. Харпер зорко следила за происходящим, глаза ее лихорадочно блестели. Еще секунда. Все остальное свершилось в мгновение ока, словно уместилось в один-единственный кадр — снежная пелена вздрогнула, и зверь растворился в ночи, унося прочь свою добычу.