По волчьему следу - страница 18

Инстинкт заработал в нем гораздо быстрее, чем в человеческом мозгу его разум. Это оказалась не она. Но голос был тот же самый, и белое девичье лицо, в которое он уставился своими красными, налитыми кровью глазами, содержало в себе ту же самую тайну, которую он уже привык так любить. И он увидал теперь и то, что она держала у груди и из чего вылетал этот странный, пронзительный крик, и понял, что здесь, на этих санях, он не нашел уже ни врага, ни смерти и что на него вдруг пахнуло сразу тем миром, который он оставил по ту сторону гряды холмов.

С быстротою молнии он бросился назад. Он так толкнул в бок Серую волчицу, что она с испуганным визгом отскочила в сторону. Это случилось в какой-нибудь один момент, но человек уже почти совсем потерял свои силы. Казан проскочил под его поднятым кверху, как дубина, ружьем и сам бросился на волков, уцелевших от стаи. Его клыки действовали, как ножи. Если он сражался с собаками, как демон, то теперь вел себя с волками, как десять демонов сразу; и человек, весь в крови и еле держась на ногах, заковылял к саням, полный удивления от того, что стало затем происходить. А в Серой волчице вдруг пробудился инстинкт товарищества, и, видя, как Казан рвал на части и кусал волков, она присоединилась к нему и сама и, ровно ничего не понимая, стала помогать ему в его борьбе.

Когда все закончилось, Казан и Серая волчица оказались на всей равнине одни. Остатки от стаи утонули во мраке ночи, и те же самые луна и звезды, которые помогли Казану впервые сознать в себе свое право, принадлежавшее ему со дня его рождения, теперь внушили ему, что с этих пор, когда он опять завоет к небу, его дикие собратья уже больше не откликнутся ему из глубины долины.

Он был ранен. И Серая волчица тоже была ранена, но не так тяжело, как Казан. Он был весь искусан и истекал кровью. Одна из его лап жестоко пострадала. Через несколько времени он увидал в лесу огонь. Старый призыв вдруг опять овладел им. Ему вдруг захотелось подползти к костру и почувствовать на своей голове руку молодой женщины, как он чувствовал на себе руку той другой, по ту сторону гребня. И он пошел бы туда и заставил бы идти туда и Серую волчицу, но там был мужчина. Он заскулил, и Серая волчица положила ему на затылок свою теплую морду. Что-то подсказало им обоим, что они — отверженцы, что эта долина, луна и звезды тоже теперь стали против них, и они, поджав хвосты, виновато отправились в лес искать себе убежища.

Казан не мог далеко идти. Улегшись, он все еще чувствовал запах человеческого лагеря. Серая волчица прижалась к нему. Мягким языком она стала ласково зализывать Казану раны. А Казан, подняв кверху голову, стал выть на звезды.

У опушки кедрового и елового леса Пьер Радисон развел огонь. Он был весь в крови от нескольких ран, полученных им от волков, которым удалось ухватиться за него зубами, и чувствовал в груди ту старую, тяжкую боль, значение которой он знал только сам. Он приволакивал ветку за веткой, бросал их в огонь, пока наконец пламя не стало достигать до хвои деревьев, и сделал еще запас и на всю ночь, чтобы дрова находились под рукой.

С саней за ним наблюдала Иоанна, все еще смотря большими глазами от страха и все еще дрожа. Она прижимала к себе ребенка. Ее длинные, тяжелые волосы покрывали в темноте ее шею и плечи и при свете костра, когда она двигалась, казались роскошным, отливавшим блестками покрывалом. Ее молодое лицо в эту ночь казалось почти девичьим, хотя она и была уже матерью. Она сама походила на дитя.

Старый Пьер, ее отец, сбросив последнюю охапку хвороста и еле переходя дыхание, старался засмеяться.

— Теперь уже все, ma cherie! сказала он себе в седую бороду. — Там, на равнине, мы чуть было не погибли. Надеюсь, что с нами этого уже не повторится. Но теперь мы устроимся отлично, и у нас будет тепло. Ну, как? Ты уже больше не боишься?

Он сел рядом с дочерью и ласково стащил мягкий мех, в который был закутан ребенок, которого она держала на руках. Теперь он мог видеть розовые щечки маленькой Иоанны. Глаза большой Иоанны, ее матери, засветились, как звезды.