По волнам жизни. Том 2 - страница 20

– Я согласен, – поспешил Чижевский, – если господин Стратонов возьмет свои слова назад и выразит в них сожаление.

– А вы, господин Стратонов?

– В глубоком сознании своей правоты я отказываюсь от предлагаемой мне господином Чижевским амнистии и прошу вас, господин судья, о рассмотрении дела.

Судья недоволен: приходится работать. Удаляются свидетели. Даю объяснения:

– Подтверждаю, что я произнес инкриминируемые мне слова. Но это не было общей характеристикой деятельности Чижевского, а было замечание, вырвавшееся у меня по совершенно конкретному поводу, – обвинению, сделанному публично, моего сына в том, будто он приносит мне ложные сведения.

Судья сочувственно кивает головой. Видит, что обвинение в клевете рушится.

– Конечно, это замечание было для господина Чижевского обидным. Но оно объяснялось тем состоянием раздражения, в которое я был приведен по вине Чижевского. Именно мне, председателю родительского комитета, а следовательно, представителю общества родителей, для обслуживания которого и существует реальное училище, на общем собрании родителей, то есть в обстановке, в которой мне причиталось особое уважение, директор училища позволил себе выразить, точно маленькому и подчиненному ему школьнику, глубокое порицание… Естественно было мое побуждение, и на нанесенную мне обиду я реагировал нанесением обиды также и обидчику.

Панков поддерживает мою мысль, доказывает, что ни о какой клевете нельзя и говорить, и обрушивается на Чижевского за то, что он защищал такого педагога, как Фукс.

Не ожидавший атаки Чижевский растерялся и недоумевает, что ему говорить.

Вызванный в качестве свидетеля первым А. В. Забелин очень горячо принимает мою сторону. Характеризует как деятеля, который в данном случае, во имя общественных интересов, ставил, как всем понятно, под удар интересы собственного сына.

– Такие люди редки, господин судья! – воскликнул Забелин.

Чижевский отвернулся и пожимал плечами.

Судья предлагает:

– Ввиду полной выясненности дела не согласны ли стороны отказаться от допроса остальных свидетелей?

Стороны соглашаются. Зала заполняется пришедшими из свидетельской комнаты.

Судья снова поднимает вопрос о примирении:

– Вы оба занимаете такое видное положение в губернии! Какое бы решение я ни вынес, вы все равно его обжалуете в высшую инстанцию – и один, и другой.

– Почему обжалую я? – восклицает Чижевский. – Ведь я вовсе не обвиняюсь!

– Нет, и на вас заявлена жалоба! Конечно, никакой клеветы со стороны господина Стратонова не было. Но обиды были взаимными.

– Кто же меня обвиняет и за что?

– Да вот же было заявлено, что вы объявили глубокое порицание председателю родительского комитета.

– Это не я, а педагогический совет!

– Однако вы ведь участвуете в педагогическом совете и занимаете в нем немалое место!

Чижевский беспомощно разводит руками и ссылается на свидетельство «такого почтенного лица, как господин Москалев».

Я парирую:

– Здесь в воздухе помахали авторитетом прокурора окружного суда…

Занялись выработкой формулы примирения.

Чижевский взял назад свое обвинение в клевете, а мы оба выразили обоюдно сожаление о допущенной на собрании резкости.

Чижевский вышел из суда разъяренный, ни с кем не прощаясь. А вслед за тем выяснилось, что он скрывал. Ему не прошла даром вся история с Фуксом. Он потерял директорское место и переехал в Москву простым преподавателем физики в Комиссаровское техническое училище.

Менее всего пострадал виновник заварившейся каши – К. И. Фукс. Его спас сначала развал школы и переход власти, по случаю революции, к корпорации педагогов, а затем и большевизм.

Удаление Чижевского, революционный развал школы и развивавшийся большевизм вызвали столько острых вопросов, что уже не стоило привлекать к суду весь педагогический совет.

Наш родительский комитет устраивал в пользу бедных учеников благотворительный вечер. По местному обычаю кто-либо должен был в этом случае являться «ответственным распорядителем», им пришлось считаться мне.

В качестве аттракциона мы ввели «ключи счастья». Висели на ленточках двенадцать разных ключей и один замок. Заплативший 50 коп. имел право выбрать один из ключей и открыть им, если угадал ключ, замок. Отгадавший получал очередной выигрыш.