По всем частотам. Сборник - страница 8
– Вдвоём!
– Прямо от рынка?!
– Честное десантное! – возмутились мы с папой хором.
– Мы с Русем вдвоём вообще ого-го! Сила, – пояснил папа.
– Сильнее ста тысяч силачей, – добавил я. Мама рассмеялась, и я уточнил: – Так папа говорит, – и с удовольствием вгрызся в сочную, ярко-красную мякоть.
А вообще, вдвоём надо не только арбузы носить.
Например, мы с папой однажды тащили целый ящик яблок с первого этажа – соседке помогали.
А ещё картошку маме из магазина.
А ещё… ещё можно много всего нести. То особое кухонное молчание, которое про папины сны. И даже сами сны.
Только это непросто очень, но можно, если очень-очень попросить про себя. Ведь сны у папы куда тяжелее арбуза. И даже целой кучи арбузов.
Так что пусть папе будет чуточку полегче. Я справлюсь, правда. Хотя бы просто видеть их – это как с молчанием. Вдвоём легче.
А что ещё тут сделать, я не знаю. Но ничего не делать – нельзя, ведь я – папина вторая рука.
Я обещал.
А арбуз мы потом целую неделю ели. И даже соседке четверть отдали, угостили.
И сны папе стало чуточку легче смотреть, я видел. А «чуточку» – это во сне очень-очень много.
***
ПАПА ПОЖЕЛАЛ МАМЕ СПОКОЙНОЙ НОЧИ.
Кровать чуть слышно скрипнула, и мама шепнула папе в ответ:
– Да уж, Игорь, надеюсь, ночь будет спокойной.
На что папа ответил:
– Конечно, Ириш. Спи. Сегодня ночь будет совершенно спокойной.
– А завтра?
На некоторое время в комнате повисло то самое молчание, и на прикроватной тумбочке сменились цифры на часах: «10.08 00:00», а потом папа ответил – но уверенности в его голосе я не услышал:
– Конечно, будет.
…От собственного голоса майор Николаев открыл глаза. Земля дрожью отозвалась на близкий разрыв, прошелестела где-то неподалёку автоматная очередь, бьёт в глаза красное, словно кровью умывшееся солнце. Щёку оцарапало взметнувшимся песком, и слух постепенно стал возвращаться, словно кто-то подкручивает громкость в телевизоре.
Николаев шевельнул головой. Жив.
Отполз в сторону. Значит, цел… кажется.
Слух вернулся в полной мере, на мгновенье оглушив какофонией жаркого боя. Во всех смыслах жаркого, август-месяц.
– Тащ командир! Тащ командир! – вплетается в грохот голос одного из бойцов. Заяц?.
Чьи-то руки подхватывают Николаева и тащат прочь из комнаты.
– Живы, товарищ командир?!
– Жив, – успокаивает Николаев, привставая. – Контузило слегка… А так порядок.
Да, это Заяц, санинструктор.
– Точно? – заглядывает он командиру в глаза – обеспокоенный и виноватый, будто… будто… сердце майора прихватывает тревогой.
– Абсолютно, – заверяет Николаев, вытирая – размазывая по лицу – кровь и пыль. – Я долго валялся?
– Да не, сразу вытащили.
Николаев кивает, восстанавливая в памяти предыдущие события – по цепочке, шаг за шагом, словно в поисках ошибки, из-за которой всё свернуло не туда…
Подъём полка, немая тревога, постановка задачи, погрузка, Беслан – Роккский туннель – Джава – Цхинвал, марш-бросок, бой, автобаза, снова бой, попытка грузин прорваться, полк принимает решение занять круговую оборону – в ночь уходить бесполезно. Какое-то помещение… Гарин в дверях… Окно… Гранатомётный выстрел…
– Заяц!
Санинструктор тут же вскинул голову, но вместо ответа на невысказанный ещё вопрос отводит глаза.
– Инженер?.. – всё же с необъяснимой, упрямой надеждой спрашивает Николаев.
Заяц не торопится отвечать, и Николаеву самому приходится произнести горький, как пыль на губах, приговор:
– «Двухсотый».
Не «умер», потому что невозможно про Гарина сказать «умер», просто невозможно. Лучше спрятаться за безликой чёрной цифрой.
– Не было шансов, – солдат отвернулся, и где-то внутри Николаева поднимается глухая боль и отрицание того, что случилось.
Так не бывает. Так нельзя. Глупая война, нелепая, нельзя так, нет!
«…Нет, нет, почему так?!»
Это уже я пытаюсь выкрикнуть, но получается что-то тихое, сиплое, и мир рассыпается на паззлинки – из большой мозаики на много маленьких кусочков.
Сон… Это папин сон.
Заскрипела кровать – это заворочался папа в соседней комнате.
Я сел, кутаясь в одеяло, и поглядел на Руслана. Тот только немножко грустно улыбнулся мне с рисунка.
Папа тоже сел, потом встал и на цыпочках ушёл на кухню – попить. Ночью в квартире всё-всё слышно.