Победитель, или В плену любви - страница 12

— Осторожно! — воскликнула Клеменс. — Смотри, что ты делаешь!

Часть похлебки выплеснулась в очаг, раздалось шипение, и взметнулся клуб пара, несущего запах паленых овощей.

— Ой, извини, мама. — Манди бросила примирительный взгляд.

— Снова размечталась, — раздраженно, попрекнула Клеменс. — Манди, тебе надо учиться, а то голова занята бог весть чем.

— Мама, но я же не… — начала Манди, но замолчала: к очагу приблизился, невольно приковывая внимание, человек в зеленом стеганом гамбезоне.

Удо ле Буше был даже выше ростом, чем Харви. Некогда он был красив, но военные и турнирные баталии наложили сильный отпечаток на его внешность. Нос, пересеченный несколькими рубцами, приобрел зигзагообразный вид; рот перекосил шрам от удара мечом; мочка уха отсечена.

— Все готово? — требовательно спросил он.

— Конечно, — презрительно сказала Клеменс, будто работа была закончена давным-давно, и, встав с табурета, подала расшитую накидку. И выражение лица, и осанка стали жесткими, как деревянными.

Холодные черные глаза Удо насмешливо блеснули.

— Я знаю, что вы меня не любите, леди Клеменс, — сказал он с деланной учтивостью, — но вы любите мои деньги, и это нас уравнивает.

— Вы себе льстите, — холодно бросила Клеменс.

— Вы тоже, и это нас также уравнивает, — отпарировал ле Буше и запустил руку в кошелек, привязанный к поясу.

Манди увидела, как сжались, удерживаясь от резкости; губы матери, и чуть подалась к ней, всем существом выражая поддержку. Ее порыв заметил ле Буше, и, похоже, это его развлекло. Обращаясь к Клеменс, он произнес:

— Скажите вашей дочери, что так хмуриться вредно и для внешности, и для благосостояния.

Клеменс уже и рот приоткрыла для достойного ответа, но слова так и остались непроизнесенными, потому что у костра появился Арнауд. Ле Буше тоже прекратил обмен колкостями, вложил в руку Клеменс две мелкие серебряные монеты и перекинул через локоть накидку.

Клеменс сжала руки в кулачки и застыла с выражением едва сдерживаемого отвращения. Тем временем рыцарь любезно сообщил Арнауду:

— Ваша жена прекрасно шьет.

Арнауд де Серизэ пробормотал нечто вроде вежливого согласия и повернулся к костру, как бы согревая руки над пламенем. Все это было сделано внешне непринужденно, однако же Манди уловила иное. Да и что сказать: Удо ле Буше никогда не пускался в беседу просто так.

— Я слышал, что вы с Харви завтра сражаетесь под знаменами Джеффри Дардента?

Арнауд слегка поклонился.

— И что из этого следует?

— Для вас — выгодный выбор. А что касается меня, то я намерен испытать новый цеп. И гарантирую, что расплющу пару-тройку шлемов, и несколько знатных подростков станут нищими.

Арнауд издал некий неопределенный звук. Манди спрашивала себя, почему это вдруг ле Буше задерживается. Разве может он не чувствовать неприязнь?

А ле Буше поймал ее пристальный и недовольный взгляд, усмехнулся и спросил провокационно:

— Вы подумали насчет обручения вашей девочки, Серизэ? Она уже подросла, почти совсем женщина.

Манди как холодом прошибло, и она, как бы защищаясь; скрестила руки на груди.

— Некуда торопиться, — с нажимом сказал Арнауд. — Я буду внимательно рассматривать все предложения, прежде чем дам согласие.

— Ответ мудрого отца, — с улыбкой ответил ле Буше, поклонился и отправился в направлении своего шатра.

— Каково высокомерие! — прошипела Клеменс. — Как жаль, что я соглашалась шить для него. Вы видели, как он смотрел на Манди?

Арнауд вздохнул.

— Видел. Но надо признать, что он прав. Она выросла и почти стала женщиной, и Удо — лишь первый из тех, кто так будет на нее смотреть.

— Но я не хочу замуж! — вспыхнула Манди, ощущая какие-то тревожные опасения, и еще крепче прижала руки к груди.

— Пока что у меня нет никаких намерений обручать тебя, — отозвался Арнауд, и морщины исказили его лицо. — Пока что я не встретил никого достойного, а твою честь буду защищать до последней капли крови.

Суровый тон отца заставил Манди почувствовать себя виноватой. Но что делать — она быстро развивалась, приобретая женственность, и с этим ничего не поделаешь, разве что уйти в монахини.

Мать не проронила ни слова, но когда она наклонилась взять коробку с рукоделием, чтобы отнести в шатер, на ее лице появилось выражение усталости, граничащей с отчаянием.