Победителей не судят - страница 3

Берия с интересом посмотрел на Верховного, блеснув стеклами своего пенсне в ожидании дальнейших разъяснений. Впрочем, остальные участники этого совещания были удивлены ничуть не меньше.

– Дело в том, – пояснил Сталин, – что товарищ Путин хочет подложить своим европейским партнерам, с которыми он ведет так называемую «холодную войну», симпатичную розовую свинку. По его плану, это не должны быть нацистские преступники и садисты, а просто люди, воевавшие за Германию, вне зависимости от того, кто был в тот момент во главе ее. Пусть эти люди посмотрят на то, что сотворили с их страной оккупировавшие ее американские империалисты, и скажут свое веское слово. И вообще, есть предложение сделать эту операцию составной частью плана «Весна», общие контуры которого мы обсуждали с тобой два дня назад. Итак, товарищи, цели определены, задачи поставлены – за работу.

15 августа 1941 года. Полдень. Париж, Авеню дю Клонель Боннэ, дом 11-бис

Квартира Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус

Раннее августовское утро в жизни Мережковского и Гиппиус началось кошмаром и закончилось истерикой. В Париж сразу с нескольких направлений ворвались неисчислимые танковые орды красных. Огромные машины с торчащими из башен длинными и толстыми пушками непрерывным потоком растеклись по парижским улицам. Некоторые из них останавливались на стоянку в самом городе, другие двигались дальше, но все они были усыпаны букетами цветов, которые радостные парижане совали танкистам в руки, клали на броню или просто бросали под гусеницы. Парижские улицы заполнили толпы празднично одетого народа, который с восторгом встречал своих освободителей и кричал: «Вива Руссия! Вива Советико! Вива ле Роте Армее! Вива Сталин!»

Эти несчастные, ничего не понимающие люди, радующиеся приходу Красной Армии, никак не могли понять, что никакое это не освобождение, а просто новая оккупация, сменившая немецкую. Эти танки означали власть хамов и быдла, грязи, вылезшей в князи, прорвавшихся к образованию кухаркиных и крестьянских детей, которых Мережковский и Гиппиус ненавидели до желудочных колик. По их просвещенному мнению, народ должен был покорно принимать все, что ниспошлют ему судьба и барин, благодарить барина за доброту и в экстазе целовать руки высшим существам, в роли которых Мережковский и Гиппиус видели только себя, любимых, и таких же, как они, «интеллигентов», не способных и гвоздя забить в стену, но размышляющих о судьбах Вселенной.

А тут того и гляди тоже появится «Чека», и люди в кожанках будут ходить по улицам, как в Петрограде в приснопамятном восемнадцатом году, арестовывая всех неугодных новой власти. Еще вчера в городе была немецкая власть, но рано утром к немецкой комендатуре подъехало несколько быстроходных броневиков на больших, в рост человека, колесах, и комендант Парижа капитулировал перед простым большевистским лейтенантом, после чего красный флаг со свастикой над комендатурой сменился красным, с серпом и молотом. Вместе с комендантом сложили оружие двенадцать тысяч немецких солдат гарнизона и несколько тысяч полицейских-коллаборационистов.

Знакомые говорили, что уже видели на улицах вооруженных немецкими винтовками и одетых в рабочие спецовки и черные береты людей, на рукавах которых были красные повязки с надписью «народная гвардия». Эти «народные гвардейцы», среди которых оказалось много совсем еще юных девушек, задорно отдавали честь красным командирам и следили за порядком. Они вытаскивали из толпы девушек и женщин, которые подозревались в связях с немецкими солдатами и офицерами, сажали их в большой грузовик и увозили в неизвестном направлении.

Слухи по этому поводу ходили самые разные. Одни знакомые Мережковского и Гиппиус, в основном русские эмигранты, говорили, что этих женщин теперь расстреляют без суда и следствия где-нибудь за городом, как это в России делали большевики в восемнадцатом году. Другие возражали первым, заявляя, что, поскольку времена изменились и Франция с Германией стали частями единой советской республики, то их немецких кавалеров просто заставят жениться на своих французских подружках и забрать их с собой в Германию. Третьи, соглашаясь со вторыми и немного с первыми, сообщали, что, может, этих француженок и выдадут замуж за немцев, с которыми они гуляли, но повезут их не в Германию, а в ужасную Сибирь, в которую Сталин теперь поголовно загонит всех проклятых бошей.