Побег - страница 2

 Потом парни  обсуждали планы на будущее, они затопили камин, благо сухие дрова лежали тут же.  Прогрелись и стали сушить вещи.

 Надвигалась ночь, многокилометровый переход, уют тепло и коньяк сделали своё дело. Беглецы уснули.

 Олег проснулся от головной боли. Он в одних трусах лежал на каких то досках в полной темноте.  Воспоминания медленно возвращались в его голову.  Он точно помнил про побег, про «марш бросок» под проливным дожем через лес, про большой дом на холме, про коньяк и шоколад, про то как сам разделся до трусов что бы просушить мокрые вещи. Больше он не помнил ничего.

 Постепенно в темноте он стал различать, что находится в маленькой комнате, скорее чулане  два метра на полтора, с решечатой дверью.

 «Поймали бля» - мелькнула в стриженной голове мысль  и укоренилась.  Он стал мысленно общаться с военным прокурором, писать  в воображении письма в комитет солдатских матерей. Это заняло его только на полчаса, больше чем страх заключения или дисбата его волновали голод, жажда и головная боль.

 Стало светать, и в маленькое зарешеченное окошко в стене напротив стал проникать  свет бледного дня.

 Беглец  сквозь решетку, насколько это возможно осмотрел помещение за пределами своей камеры.  Пустое, огромное, со стенами  отделанными  штукатуркой «жабья кожа», которая местами отвалилась и открывала старые темно бордовые кирпичи.

 Инстинктивно он понял, что все остальные парни тоже тут. 

 Неуверенно, но громко подал голос, - есть тут кто?

 -Есть, - отозвался басовитый голос Степана, здорового как слон пацана с Белгородчины.

 Буквально в течение минуты отозвались все. Все находились в камерах, таких же как у Олега вдоль одной стены. Толи с похмелья, толи с неожиданности все были спокойными, только Вовка – малой, начал плакать и истерить.

 -Не хочу в дисбат, бля, у меня мамка припадошная, - проверещал он и принялся стучать по решетке руками и ногами.

 Его никто не пытался утихомиривать.  Видимо крики и стуки Вовчика –малого  привлеки чье то внимание. 

 Дверь слева от камер открылась, и в комнату с окошком вошел паренек лет  семнадцати, в   синих джинсиках и белой футболке. Паренек совершенно не вязался с образами гауптвахты, СИЗО, и тому подобными вещами, слишком уж странно  выглядел.  Длинные, почти до пояса волосы были перехвачены в хвост на затылке, а телосложение описывалось фразой «плюнь- убьёшь», таким он был тонкокостным и худым. 

 -Слышали мужики, это про вас, - сказал парень и выключил радиоприемник...

 Пацан своим радиоприемником давший понять, что беглецы вовсе не в руках правоохранительных органов, и этим успокоил всех, и в первую очередь  Вовку малого.

 «Вовчик малой», его прозвали вовсе не по причине роста. Он был рослым  парнем. Его так прозвали в противовес «Вовчику старому», полному  дядьке двадцати шести лет которого сдали в армию жена и тёща, в тщетной надежде избавить его от алкоголизма.

 В свои девятнадцать лет, он уже узнал и вкус «травки» и ощущение ножа приставленного к горлу.  Единственный сын одинокой матери пенсионерки страдающей эпилепсией, он искренне рассчитывал на отсрочку, да только государство ему в этом праве отказало.  Даже условный срок не помешал военкомату забрить Вовку в ряды вооруженных сил.

 Все мысли Вовки о матери, о доме, о друганах с которыми они пили дешевый портвейн по подъездам, прервались скрипом открываемой двери.

 В помещение напротив решеток вошел мужик лет тридцати, но скорее не мужик, а барин.  Небольшой рост, тельце грушкой, - при узких плечах широкие бедра, и большая голова на длинной тонкой шее.  Некую неприятность в нем вызывал вытянутый прикус, от которого подбородок казался ушедшим назад, а верхняя губа увенчанная черными усишками вытянутой вперед, открывавшая вид на два больших зуба.  В сочетании с острым носом, все это делало его похожим на крысу.