Побег - страница 6

С детства он читал книги внимательнейшим образом, выпивая все их слова до капли. Лет в четырнадцать пришло время чтения в разном темпе. Пейзажи хотелось пробегать побыстрее, а на событиях задерживаться, но получалось почему-то наоборот. Пейзажи тянулись, как долгие леса и поляны в окне вагона, а события были редкими, полными жизни и огней станциями, которые проскакивали моментально. Ему нравился Тургенев, но, продираясь сквозь описания природы, он одуревал. Однако пропустить пейзаж, пролистать его казалось святотатством. Как это можно отмахнуться от восторгов мудрого классика, взволнованного лесной поляной! Кроме того, Олег не мог отделаться от мысли: а вдруг именно там, в траве, под листом какого-нибудь одуванчика, во рту только что прыгнувшей и застывшей навеки лягушки деепричастного оборота, торчит серебряный ключик, без которого не понять диковинного замысла автора?

Потом он научился делать и это: пролистывать. Хладнокровно игнорировались не только описания дней, вечеров и всяческих времен года, но и изображения комнат, домов и улиц. Что нового можно сказать об утре? Он выбрасывал сотни свежих, нежных, розовых утр. В этом отношении хитер был Достоевский: пейзажей у него почти нет, а романы огромны. Попробуй, одолей собрание его сочинений! Между тем в юности наш герой ставил было себе такую цель. Он осмелел лишь к тринадцатому тому и начал пропускать в «Подростке» некоторые диалоги, если они, по его мнению, были второстепенными. Как вспомнишь, до сих пор перед писателем неловко. Позже, правда, «Подросток» стал любимым романом, и Олег с удовольствием бродил по его закоулкам, обнаруживая незнакомые места.

Но вернемся к милой Борунии. Ужиная с Ольгой (чай был листовой и какой-то живительный), он сказал, что группа для поездки в Петербург уже набирается. Однако Ольга была рассеянна, упоминание о России оставило ее равнодушной. Сославшись на усталость после дежурства, она ушла спать.

Следующий абзац начинался словами «Наутро Олег проснулся...». Усилием воли он притормозил разбег по строчке. Вот оно! Зазор! Целая ночь! Но только надо действовать максимально осторожно.

Воля, действительно, требовалась большая. Нужно было не прерывать чтение, — это могло привести к неизвестным результатам (всего вероятнее, вылетишь из повести, вот и весь эксперимент). И нужно было не засыпать. Требовалось все время иметь в виду это «наутро», держать его перед глазами, быть готовым повиноваться ему в перспективе. Но при этом потихонечку попытаться, глядя на него, заняться только собственной, только его, Олеговой жизнью, перестать тянуть лямку повествования.

Отпугнув накативший было сон, он лежал на диване в гостиной с выключенным электричеством. В ночном полумраке виднелся шкаф, безмолвствовал темный телевизор, лениво выгибало подлокотники кресло. Олег осторожно высвободился из-под одеяла, сел. Удалось! Простые действия, которыми он никому не был обязан, от души обрадовали его. Осторожно одевшись, он отправился на кухню (она же столовая). Ему не терпелось тихонечко разбудить Ольгу, чтобы пошептаться, поделиться с ней своим открытием. Они все-таки свободны! Ну, конечно, не совсем, не абсолютно, а, скажем, так: они немножко свободны! Тоже немало.

Он постучал в дверь ее спальни. Потом погромче. Бедная Оля спала так крепко, что это было бесполезно. Нужно было потрясти ее за плечо, как когда-то, когда он по маминой просьбе будил ее, чтобы не опоздала в политехнический институт.

Войдя в комнату, он, к своему изумлению, обнаружил, что кровать Ольги пуста. На всякий случай потрогал, убедившись, что кровать аккуратно застелена пледом. Он беспомощно выговорил:

— Оля...

И тут же спохватился и умолк, опасаясь, что автор невидимой тенью присутствует где-то рядом и слышит его.

Потом он в темноте пил воду на кухне, думал: «Наверно, она давно догадалась! А мне не говорила... Хитрюга!»

Удивление сменилось обидой. Ну и пусть! Свобода есть свобода! Можно, наконец, и одному в баре посидеть.

Ночных ресторанов на окраине не было, но он как раз успел на автобус в центр. Заказал большую рюмку местной водки на тридцати травах, прожигающей до озноба. Но не пилось, не радовалось ему в эту ночь. То ли из-за Ольги — где все-таки она шляется? — то ли из-за чрезмерного волнения: неужели свободен?