Побежденная отшельница - страница 18

стр.

— Ох, — прошептала она беспомощно.

— Вот именно, — выдавил Стивен. Минуту-две Джейн молчала, пытаясь привести свои чувства в порядок.

— Наверное, мне пора домой, в постель, — Наконец вымолвила она и прикусила губу, услышав его смешок.

— Не упоминай постель, у меня сразу давление подскакивает.

— Но что же я могу сделать?

Стивен смотрел на нее горящими глазами.

— Здесь — ничего, — пошутил он, оглядываясь.

Джейн засмеялась, хотя в горле у нее все сжалось.

— Может быть…

— Да?

Она закрыла глаза.

— Может быть, теперь ты мне расскажешь про свое детство, — предложила она, тяжело дыша. — Начни с того дня, когда ты родился.

— Пытаешься отвлечь меня от темы? — протянул он, подняв брови.

— Пытаюсь отвлечь себя, — напряженно вымолвила она, не сводя с него глаз и наблюдая, как он с трудом сглотнул комок.

Откинувшись на спинку стула, Стивен на мгновение закрыл глаза, а потом искоса поглядел на нее.

— Так, я родился в четверг… — начал он. Она попыталась успокоиться, вслушиваясь в его завораживающий голос.

Господи, ну что удивляться, что она так боится его потерять? Он был самым совершенным мужчиной, какого можно себе представить. Ну как она ему скажет? И как не сказать?

Эта дилемма не давала ей покоя весь последний день в редакции ее газеты. Она не ожидала, что ей устроят небольшие проводы, не ожидала и подарка в яркой обертке. Вспомнив, как ей тут было хорошо, она невольно загрустила.

Но ужасная реальность происходящего дошла до нее лишь потом, когда она готовилась к ужину со Стивеном. Она уже надела черное вечернее платье, отделанное кружевами, и крутилась перед зеркалом, глядя, как красиво облегает ее длинная юбка, какой изящной она выглядит в этом прелестном наряде. И тут ее будто ударило.

Уволившись со службы, приняв добрые пожелания и подарки коллег, согласившись выйти замуж за Стивена — завтра! — она определила свое будущее рядом с ним. Значит, теперь ей остается только одно. Скрывать правду.

Не двигаясь, она смотрела на свое отражение, и ей показалось, что оно говорит с ней: «Ты не скажешь ему, да?»

— Не скажу, — прошептала она, читая ответ в собственных глазах.

Нет, она ему ничего не скажет. Не сможет. Всю свою жизнь она жила в пустоте, в ожидании. Ей хотелось чего-то такого, что она даже не смогла бы описать. Но она знала, что нашла все недостающее в любви к Стивену Ланкастеру. При одной мысли о том, что может потерять его, она содрогалась от страха.

Что угодно, только не это. Разум тут ни при чем. Она не могла рисковать. Конечно, сделанный ею выбор тоже несет в себе риск. Но если она ему не расскажет, то вряд ли он сам узнает. Дженнифер теперь живет за тысячи миль отсюда. Стивену и знать не надо, что сначала он повстречался с сестрой, а не с ней. Как там в пословице: незнание — это блаженство.

Рисковая игра. Она знала, что впереди могут быть большие неприятности. Но она любила Стивена, ради этого можно было идти на любой риск. Она не могла его потерять, не могла!

Зазвонил дверной звонок. Все, решено, пути назад нет. В последний раз кинув взгляд в зеркало, она взяла сумочку, шелковую шаль и направилась к двери.

На пороге стоял Стивен. В черном вечернем костюме и белой шелковой рубашке он выглядел сногсшибательно. Он молча осмотрел ее платье, губы изогнулись в улыбке, в глазах зажглись огоньки.

— Мы ужинаем у меня в номере. Или у тебя есть возражения?

Он знал, что она не возразит, но хотел услышать ее согласие.

— Никаких, — подтвердила Джейн, не отводя глаза в сторону, хотя от его взгляда у нее кровь вскипела.

Стивен протянул ей руку.

— Такси ждет.

Закрыв дверь, она взяла его под руку. Оба понимали: сегодня они могут заняться любовью.

Что она ела тем вечером, сидя за столом при свечах у окна под тихую музыку, Джейн не могла бы вспомнить. Она не помнила, что говорил ей Стивен. Но зато она помнила, как он выглядел. Рядом с ней могла бы взорваться бомба, она бы все равно не отвела от него взгляд.

Она все в нем любила, как он смеялся — и ртом, и глазами. Как звучал его смех, как он ее волновал. Как завороженная, она смотрела на игру света, блики от свечей, мелькавшие на его лице. Он был ей так дорог — до боли!