Побоище князя Игоря. Новая повесть о Полку Игореве - страница 6
и сыновьями ехала обживать новую Олегову вотчину[17], расположенную выше по реке Десне. Каким близким казался из Чернигова властолюбивой Манефе стольный Киев-град. И каким далёким показался ей Киев из затерянного в лесах Новгорода-Северского.
— Не захотел руки кровью пачкать, вот и сиди теперь в глуши, недоумок! — ругала Манефа пасынка. — Слушай дятлов, коль меня в своё время не послушал. А на столе отца твоего твой двоюродный брат сидит да посмеивается!
Олег отмалчивался, но было видно, что слова мачехи задевают его за живое.
Игорю на новом месте понравилось.
Хоть терем княжеский в Новгороде-Северском был не каменный, как в Чернигове, а деревянный, зато терем этот возвышался на высоченной горе, как и весь детинец[18]. Сложенные из дубовых брёвен стены и башни детинца потемнели от времени, местами покрылись мхом, но выглядели внушительно и неприступно. Внизу под обрывом несла свои воды широкая привольная Десна.
Город подковой охватывал княжеский детинец, утопая в яблоневых садах.
Городские кварталы также были обнесены валами и стенами. С западной стороны валы возвышались над речкой Деснянкой, впадающей в Десну. С востока крутизна валов дополнялась высоким берегом Десны, болотистая пойма которой затрудняла подходы к городу с этой стороны. С юга открывалась обширная равнина, там для защиты города был вырыт глубокий ров, по дну которого бежал ручей, приток Деснянки.
В Новгороде-Северском не было ни одного каменного храма.
Поэтому Олег первым делом заложил каменную церковь близ восточного склона детинца, посвятив её святому Михаилу, имя которого он получил при крещении[19].
Наступившая зима задержала строительство, но едва сошёл снег и зацвела верба, работы вновь продолжились.
Олег сам наблюдал за всем, вникая в любые мелочи и подолгу беседуя с главным зодчим Путятой. Ему хотелось, чтобы храм превзошёл красотой Спасский собор в Чернигове. Или, во всяком случае, получился нисколько не хуже.
Путята, понимавший, чего добивается молодой князь, как-то сказал ему:
— Стены и купола я возведу не хуже, чем у черниговского Спаса, княже. Однако внутренним убранством твой храм всё же уступит тамошнему, ибо нету у нас в Новгороде таких богомазов и левкасчиков[20], каковые имеются в Киеве и Чернигове.
— Стало быть, друг Путята, придётся тебе поехать за ними в Киев, — сказал Олег.
Честолюбивое стремление Олега понравилось Манефе, которая видела, что возводимая Олегом церковь на удивление красива. На её белые стены с узкими окнами и неглубокими нишами, на строящиеся купола приходило поглядеть множество народа со всей округи. Церковь была ещё не готова, а горожане уже гордились ею. И даже переименовали ближайшую к ней улицу в Михайловскую.
В помощь зодчему Путяте Манефа дала своего верного боярина Георгия, сказав при этом Олегу:
— Где твой зодчий не справится словом, там подсобит ему мой боярин золотой мошной.
Отбыли Путята и Георгий в Киев и задержались там на целый месяц.
Зато долгие ожидания Олега и Манефы окупились сторицею: славных мастеров-богомазов сыскали в Киеве Георгий и Путята. Вдобавок купили они две большие иконы с ликом Богородицы и святого Михаила-архангела. Привезли кучу новостей для любопытной Олеговой мачехи, а для её старшего сыночка — весточку от Вышеслава.
Георгий сам подозвал к себе Игоря и протянул ему соболью шапку с хитрой улыбкой:
— Подарок тебе, княжич. Только перед тем, как примерить обновку, загляни внутрь.
Игорь глянул в шапку и увидел скатанный в трубочку лоскуток бересты.
— Записка? — удивился княжич. — От кого?
— А ты прочти, — всё так же улыбаясь, сказал Георгий.
Игорь развернул бересту и узнал почерк Вышеслава.
«Есть лишь одно благо — знание, есть лишь одно зло — невежество!» — было в записке. И подпись: «Вышеслав, сын Бренкович».
Игорь улыбнулся: не забыл его Вышеслав.
— Как он там в Киеве?
— Живёт дружок твой на подворье Андреевского монастыря, — рассказывал сивоусый Георгий, — живёт не тужит. В любимцах ходит у тамошнего игумена[21]. По-гречески молвит Вышеслав как по-русски, знает и латынь, и немецкий. Толстенные книги читает и молитвы наизусть заучивает. Тоскует по дому, конечно, но возвращаться покуда не собирается.