Поцелуй богов - страница 8

— Ну и как?

— А…

— Джон, ты помнишь, кто я такая?

— Да. Э-э-э… конечно… обе…

— Что обе?

— Не важно.

— Так ты хочешь пообедать или нет?

— Да, пожалуйста.

— Тогда где?

— Где?

— Ну да, есть какие-нибудь соображения?

— Нет.

— Правильно. Ты ведь здесь только живешь.

— Да.

— Может быть, у меня в отеле? Устроит?

— Да.

— В час?

— Да.

— Слушай, Джон, ты не под кайфом?

— Нет.

— Тогда сделай мне одолжение: прежде чем заявишься сюда, прочитай книгу или еще что-нибудь. Хотелось бы немного поговорить.

— Да, конечно. Пока.

Джон аккуратно положил трубку на рычаг. Обвел взглядом магазин и встретился с пятью парами пристальных глаз. Покупатель застыл с книгой Ли Монтаны в руках.

— Клиентка, — бросил Джон в сторону миссис Пи. — Думаю, иностранка. Нет, определенно иностранка. Похоже, японка, китаянка, малайзийка или индонезийка.

— И что все они хотят?

— Хотят? Ах да, она хотела узнать, имею ли я Ли Монтану.

Для людей с деньгами, людей, которые могут остановить такси, не порывшись предварительно в кармане, Лондон, как и гласит карта, — город в двух измерениях. Однако для людей, которые ради поездки на такси должны заложить обед, он гораздо больше. Он организован пластами. В Лондоне есть такие районы и такие места, куда они не ходят и которые страшат, если у людей нет денег. «Коннот»[5] как раз и является одним из таких мест. После изнуряющей до пота трусцы по Парк-лейн Джон наконец добрался до отеля.

В «Конноте» и ему подобных заведениях вас никто не остановит при входе, но если человек беден, ему от этого не легче. Осуществление дверной политики наподобие клубной определяет ваше место во всеобщем распорядке вещей. Швейцар в разукрашенной шинели выбирает: «Вы, вы и вы», — а остальным предлагает попробовать на следующей неделе. Люди свирепеют, но убираются восвояси. В «Конноте» все по-другому. Вы проходите внутрь, но спина покрывается мурашками от ожидания, что вас вот-вот похлопают по плечу и спросят: «Чем могу служить, сэр?» — или предостерегающе возьмут за локоть. Нет в своем городе более агрессивно-иностранного места, чем гранд-отель, если человек заходит в него во вчерашних носках и с семьюдесятью пятью пенсами в кармане.

Джон добрался до ресторана так, что на него ни разу не указали пальцем, и подошел к конторке, где, как Евангелие на аналое, хранилась книга предварительных заказов со списком избранных. Мэтр заученно не окинул его взглядом с ног до головы и, глядя прямо в глаза, не спросил тихим, по-европейски невыразительным тоном: «Чем могу служить, сэр?» Он не щелкнул пальцами, вызывая охрану, но все в его манере оскорбляло.

Как это удается — за льстивым, безукоризненно вежливым обращением сохранять безошибочно враждебное отношение?

— Мисс Монтана. Э-э… ждет меня к обеду.

— Хорошо, сэр. Назовите вашу фамилию. Не изволите ли немного подождать?

Он отправился на электророликах в обеденный зал и через минуту возвратился с улыбкой на лице, все той же, но одновременно неуловимо переменившейся, ставшей какой-то заговорщической. Более значительной. Менее значительной. Подобострастной и по-кошачьи манящей.

— Мисс Монтана ожидает вас, сэр. Только вот что, простите, вам требуется галстук. — Взглядом он дал понять, что извиняется: мол, конечно, мы-то с вами не придаем никакого значения мелким правилам, но другие от нас их ждут. И тот же взгляд показал, что войти в ресторан без галстука — это настоящий ребяческий бунт. Как по волшебству, в его наманикюренных пальцах появился изумительно чудовищный галстук. Достаточно обширный, чтобы послужить презервативом слону, и достаточно яркий, чтобы привлечь роящихся пчел. Он был произведен из некоего скользкого материала, который в жизни не ведал нивы и не имел касательства к звериной шкуре. Джон неумело закрутил его на мягком вороте спортивной рубашки так, что узкий конец свесился до самого паха. Мэтр по-отечески улыбнулся, будто провожал сына на первое свидание, но улыбнулся, не забывая, что он — лицо, у которого есть много дел поважнее. Каким образом этому человеку удается улыбаться на столько разных манер и при этом не двигать мускулами, удивился Джон.