Поцелуй воина - страница 19

Он посмотрел назад. Это движение он повторял настолько часто, что правую сторону шеи свело судорогой. Ада все еще шла за ними. Голова опущена, волосы как занавес на бледном лице, она устало тащилась с покорностью животного, которого ведут на убой. Тот факт, что она вообще шла, был доказательством продолжения ее сопротивления. Ее ноги тяжело переступали, руки безвольно болтались по бокам. Возможно, она рухнет и заснет, не в силах устроить новую стычку.

Как бы ему повезло.

Но вопрос, где она будет спать, терзал его все последние три часа. Спать одной – это не вариант для непредсказуемой обманщицы. Нет, она предсказуема. Она обязательно попытается сбежать.

– Габриэль!

Он обернулся. Пачеко и Фернан смотрели на Аду, лежащую на дороге. Габриэль соскочил с лошади и в мгновение ока оказался рядом с ними. Еще одна уловка. Своими невыносимыми выходками испытывала его терпение.

Но это была не уловка. Холодная и бледная, ее кожа блестела от испарины. Грудь дергалась от неровных судорожных вдохов. Все ее тело тряслось. Мелкая дрожь – даже этот черный сон не мог утихомирить ее. Струйка крови вытекала со стороны основания ее черепа. Она, должно быть, ударилась головой, когда упала.

Габриэль задохнулся от горького чувства вины. Он был уверен в том, что делает. Но что он знал об опиуме или о женщинах? Что касается медицины, в жизни он занимался только ранеными на войне, латая дыры и разрезы, а не невидимые раны.

Мысль о прикосновении к ней была не менее тревожащей. Он был воспитан, зная только кулаки и мечи, и прикосновение – его кожа с кожей другого человека – все еще могло потрясти его до глубины души.

Придерживая голову Ады, он поднял ее дрожащее тело и попытался подавить в себе трепет. Он вернулся к лошади и сбросил с седла их сумки. Пачеко помог им вместе сесть на коня. Ее тело пульсировало неестественным жаром, голова безвольно запрокинулась. Она вскрикнула, когда мышцы ее живота конвульсивно сжались. Габриэль крепче прижал ее к груди и стал молиться – не за себя, а за эту заблудшую женщину.

Добравшись до стен, окружающих небольшой городок Епес, Пачеко переговорил со стражниками и договорился, что их впустят. Они двигались по темнеющим улицам. Торговцы завершали работу, собирая лотки и закрывая скромные лавки. Как и в большинстве городов на плато, когда-то управляемых маврами, его жители представляли собой сложную смесь культур. В тот вечер, под чистым прохладным небом, это казалось одновременно легко и правильно.

Пачеко вел их к особняку архиепископа Толедо. Прямоугольная башня в мавританском стиле, украшенная затейливой кирпичной кладкой и глазурованной керамикой, возвышалась над широко раскинувшейся резиденцией. За ее стенами тянулись поля виноградников. Они прошли через несколько, арочных проходов туда, где их ждали около дюжины служителей.

– Приветствую вас, брат Пачеко. – Низенький и округлый, мажордом епископа Мигель Латорре был одет в темные пышные одежды с красной отделкой. Он то и дело поглаживал свою окладистую, тщательно ухоженную бороду. На золотой цепочке на его поясе болталась лупа. – Сегодня вечером архиепископа нет в резиденции, но позволь мне предложить наше гостеприимство от его имени.

Пачеко улыбнулся и поклонился, конюхи увели лошадей в конюшню неподалеку.

– Мы возвращаемся в монастырь и ищем приюта на ночь.

– Разумеется.

Хотя он обращался к Пачеко, глубоко посаженные глаза Латорре то и дело обращались к Габриэлю, державшему на руках обессиленную Аду. Габриэлю никогда не нравилась эта назойливая маленькая жаба, и это чувство не изменилось.

Пачеко обратил внимание на любопытство мажордома.

– Ах да. Это наша новая рабыня. Она больна, и нам хотелось бы для нее отдельную комнату.

Латорре закрыл нос и рот ладонью и заглянул ближе.

– Больна? Это заразно?

– Нет, нам бы и в голову не пришло принести к вам заразу, – ответил Пачеко, в его голосе почти не осталось вежливости. – Но мы бы хотели устроить ее.

Латорре перевел свои маленькие черные глазки на Габриэля, осматривая его словно выставленную на продажу лошадь.

– А у нее есть дуэнья?

Пачеко покраснел. Фернан прислонился спиной к стене и, подняв глаза, разглядывал резьбу и росписи потолка. На его худом лице появилась улыбка, впервые после нападения альмохада.