Поцелуй воина - страница 58

– В крепости видно мавританское влияние, – сказала Ада. – Когда ее переделали?

– Много раз, – ответил Габриэль. – Столетие назад, поколение назад и опять два года назад. Это не случайно крепость, inglesa. Вся Ламанча – это поле битвы.

Их лошади медленно шли через поле, и Ада осторожно вытянула шею.

Они обогнули нижний край земляного укрепления, вдоль его южной стороны расположилось приземистое прямоугольное строение – простая компания для великолепной крепости. У него тоже имелось две башни, но они были грубоватые и ничем не украшенные, одна выше другой.

Габриэль натянул поводья и посмотрел на аскетичное здание.

– Монастырь, – сказал он.

Бланка тихонько вздохнула.

– А где тут город?

Он указал.

– На восточной стороне монастыря и крепости, под отвесной крепостной стеной. Отсюда пешком несколько минут.

Подошел молодой оруженосец и помог Бланке спешиться. Ада последовала за ней, ее колени дрожали от усталости.

Одна из дверей открылась. В арочном проеме стоял Фернан с широкой ухмылкой на лице.

– Добро пожаловать домой, Габриэль. Тебе удалось привезти двух женщин, тогда как у меня нет ни одной.

Габриэль спрыгнул с коня.

– Фернан, я не скучал по тебе.

– В такой-то компании, надеюсь, что нет.

Он улыбнулся еще шире, его голубые глаза искрились. Даже эти благочестивые одежды не могли придать важности или внешнего приличия его лицу.

Передав поводья оруженосцу, Габриэль прошел мимо Фернана и направился в монастырь, окружающий центральный внутренний двор. Ада и Бланка последовали за ним, там их представили.

Фернан поцеловал Бланке руку.

– Нет необходимости отказываться от утонченных манер, даже в таком презренном месте изгнания.

Бланка рассмеялась, ее веселость наконец вызвала сердитый взгляд у Габриэля.

– Покажи женщинам их комнаты, Фернан, если ты не против.

С насмешливым поклоном Фернан предложил одну руку Аде, другую – Бланке.

– С моим удовольствием, можешь быть уверен. И приходи утром, Габриэль, Пачеко хочет видеть тебя.

Габриэль оставил женщин с Фернаном, отчаянно желая больше никогда их не видеть. Он так крепко сжал кулаки, что перестал чувствовать пальцы, он не чувствовал ничего, ничего кроме удушающего желания привлечь к себе Аду и снова вкусить ее.

Поэтому он ушел не оглядываясь. Если бы он посмотрел назад и подумал о том, как они были вместе, это уничтожило бы всю его гордость и все остатки его решительности.

Он шел по узким коридорам монастыря к своей аскетичной келье. Его кожа пахла Адой. После быстрого умывания он оделся и натянул новое монашеское одеяние поверх свежей одежды.

Белизна окутала его. На левой стороне его груди горел красный крест.

Притворство все это.

С четками в руке он опустился на колени и стал молиться. Он молился Богу не о прощении. Он умолял направить его на путь истинный, однако никак не мог сконцентрироваться. Тихий шепот Ады заглушал все его молитвы. Или это Господь отказывался слушать его?

Он отложил четки в сторону и тяжело вздохнул. Хотя уже несколько часов назад он практически решил, что будет делать, он только сейчас наконец признался себе в этом. Он солжет Пачеко. Скажет все, что потребуется, чтобы остаться в монастыре и проведет остаток жизни, замаливая свои грехи.

Габриэль вернул четки в небольшой сундучок в изножье своей кровати. Внутри, под куском шерсти, лежала длинная полоска кожи. Семь заплетенных шнуров свисали с крепкой кожаной рукоятки, на концах этих шнуров были приделаны крошечные железные шипы. Он отодвинул шерсть и коснулся рукоятки. Двумя пальцами он провел по сияющему металлу. Воспоминания о боли жгли его спину, но то же самое он чувствовал, когда к нему прижалась Ада.

Габриэль устало упал на кровать и погрузился в сон.

Когда наступило утро, со смирением узника, ожидающего казни, он направился в комнату Пачеко. Ступая по каменным коридорам, он не чувствовал привычной уверенности и поддержки. Монастырь больше не был радушным, он душил его. Когда он проходил мимо, его провожали взглядами, вопреки строгим правилам ордена относительно сплетен. Встреченная по пути группа канонис испуганно расступилась. Одна из них перекрестилась. Монашеское одеяние, по которому он так скучал эти несколько дней после бандитского нападения, заметно путалось у него в ногах, когда он шел, высоко подняв голову, но он был худшим на земле обманщиком.