Поцелуй Зорайды - страница 2

— Теперь, — сказал Абдур Али, — ты можешь насладиться исключительной привилегией быть допущенным в мой гарем. Полагаю, в прошлом ты присваивал эту привилегию несколько раз и без моего ведома. Сегодня вечером я сам дарую её тебе, хотя сомневаюсь, что найдётся много таких, кто последовал бы моему примеру. Идём: Зорайда ждёт тебя и ты не должен разочаровывать её, задерживаясь ещё дольше. Насколько я знаю, ты явился на свидание позже обычного.

С неграми по бокам, с Абдуром Али и наставленным в спину пистолетом, Селим пересёк мрачный сад и вошёл во внутренний двор дома торговца самоцветами. Это походило на путешествие в каком-то дурном сне и всё вокруг казалось юноше не совсем реальным. Даже когда он стоял в самом гареме, в мягком свете сарацинских ламп из кованой латуни, и видел знакомые диваны с цветастыми подушками и покрывалами, превосходные туркменские и персидские ковры, столики из индийского чёрного дерева, инкрустированные драгоценными металлами и перламутром, он не мог избавиться от чувства необычного сомнения.

В ужасе и смятении, среди богатой обстановки и тревожной роскоши комнаты он нигде не замечал Зорайды. Абдур Али почувствовал его замешательство и указал на один из диванов.

— Разве ты не поприветствуешь Зорайду? — низкий голос был неописуемо язвительным и безжалостным.

Зорайда, облачённая в скудный гаремный наряд из ярких шелков, в котором она обычно встречала своего возлюбленного, лежала на покрытом зловещей пунцовой тканью диване. Она была совершенно неподвижна и выглядела спящей. Её лицо было белее обычного, хотя она всегда была немного бледновата, а мягкие полудетские черты с намёком на роскошные округлости носили выражение неясного беспокойства с налётом обиды вокруг её уст. Селим приблизился к ней, но она не пошевелилась.

— Поговори с ней, — прорычал старик. Его глаза горели как два пятна, медленно выедаемые пламенем на смуглом и морщинистом пергаменте его лица.

Селим не мог вымолвить ни слова. Он начал подозревать правду, и эта ситуация захлестнула его ужасным отчаянием.

— Что? Ты не поприветствуешь ту, которая любила тебя так горячо и так безрассудно? — слова падали, словно капли разъедающей кислоты.

— Что ты сделал с ней? — вскричал Селим немного погодя. Он не мог больше смотреть на Зорайду и не смел поднять глаза, чтобы встретиться взглядом с Абдуром Али.

— Что я сделал? Я поступил с ней очень мягко, учитывая все обстоятельства. Как видишь, я не нанёс никакого вреда этой безупречной красоте — на её белом теле нет ни ран, ни даже следов ударов. Я не играл в мясника и не умертвил её мечом, как поступили бы другие. Разве я не был столь великодушен… оставив её такой… для тебя? Её губы и грудь всё ещё тёплые — хотя, несомненно, ты найдёшь их не столь отзывчивыми, как обычно.

Селим был не робкого десятка, как и подобает мужчине, но всё же он невольно вздрогнул.

— Но… ты не говорил мне.

— Это был редкий и драгоценный яд, который убивает немедленно и почти безболезненно. Достаточно было его капли — или даже того, что осталось на её губах. Она выпила его по собственному выбору. Я был милосерден к ней… как буду и к тебе.

— Я в твоём распоряжении, — сказал Селим со всей храбростью, которую смог собрать. — Разумеется, было бы бесполезно что-то отрицать.

Лицо торговца самоцветами превратилось в злобную маску, подобную некоему мстительному демону.

— Тебе не нужно сознаваться — я знаю всё. Знал ещё с самого начала. Моя поездка в Алеппо была просто уловкой, чтобы я мог удостовериться в этом. Я был здесь, в Дамаске, наблюдая, пока вы полагали меня находящимся за много лиг отсюда. Тебе не нужно подтверждать или отрицать свою вину — твоё дело просто повиноваться и исполнять мою волю. Мои евнухи хорошо сознают, кто таков их хозяин, и они разрежут тебя на части, член за членом, конечность за конечностью, если я прикажу.

Селим посмотрел на двух негров. Они ответили ему бесстрастным взглядом, полностью лишённым какого-либо любопытства, дружелюбия или неприязни. Падающий на них свет без малейшей дрожи блестел на их лоснящихся мускулах и сверкающих клинках.