Почти все, что знаю о них - страница 11

Татьяна замечала все это мимоходом, по пути от кухни к столу. Сначала она посмеивалась про себя над Виталиком, но потом ей стало грустно: так заметно постарел Виталик — он и на курсе-то был самым старшим, лет на восемь старше тех, кто пришел учиться прямо после школы.

Теперь они сидели с Нэлкой в ванной, и в его руках дымила сигарета, наполовину сгоревшая в пепел.

— Нэл-л-л-а! — Виталик красиво и значительно выговаривал это имя. — Я! Я женюсь на тебе! — Его голос дрожал.

Татьяна Николаевна не сразу сообразила, что происходит. И ее ошарашил чистый, искренний тон, когда Виталик говорил с Нэлкой. Он почти упал на Нэлку, прижав ее к кафельной стене, а Нэлка, чтобы он не вспомнил о ее горе и не стал ее жалеть, все смеялась и не отталкивала его, а только беспокойно смотрела куда-то в сторону, через плечо Виталика, словно искала глазами мужа. Виталик целовал ее руки, а она уговаривала его:

— А Люся, Люся, Люся, Люся — с маленьким?..

Нужно было несколько раз повторить «Люся», чтобы Виталик вдруг выпрямился и совершенно трезво сказал:

— Нэлка, Нэлка, ты-то ведь знаешь — я терпеть не могу Люсю, я ее ненавижу. И себя ненавижу за то, что живу с ней, плюю в себя, понимаешь, за это… Я мерзавец, Нэла. Но мы уйдем отсюда вместе, а? Сейчас? Как тогда, на целине, а?

Он вышел в коридор прямо на Татьяну Николаевну, обнял ее за плечи.

— Танька, — тихо улыбнулся он. — Пошли к имениннику! К твоему горячо любимому, единственному на земле и так далее… — Виталик паясничал и снова, прямо на глазах становился пьяным. — Танька, я болтаю много, много-много, но ты не обижайся. Моя единственная любовь — Нэла — сидит в ванной и думает, что изо всех углов на нее смотрит покойный муж. Она никого из нас не видит, только его. Иди скажи ей, что я, как всегда, как и раньше, как и тогда, помнишь, на целине, — я только ее и люблю… Иди, — Виталик толкал Татьяну к ванной.

Нэлка плакала. В раковине шипела сигарета — на нее равномерно падали капли из крана. Татьяна не знала, что сказать Нэлке, потому что нет таких слов. Она обхватила ее за плечи, как ребенку, наклонила голову и рукой умыла ей лицо под краном. Принесла ей пудру, карандаш, губную помаду. У вешалки уже стоял одетый Виталик и держал в руках плащ Нэлы.

И вот совсем недавно, перед Генкиным отъездом в экспедицию, они пришли полным семейством: Люся, Виталик и маленький, который уже бегал, разговаривал, и всем приходилось восхищаться им.

Виталик как-то двусмысленно шутил с Генкой — так шутят в присутствии посторонних, которые не посвящены в тайну и достаточно простодушны, чтобы даже не заподозрить о ее существовании. Татьяне Николаевне и в самом деле, как это часто случалось, было некогда обдумывать, отчего они так разговаривают: она опять бегала от кухни к столу, по пути вспоминала, что еще нужно положить Генке в чемодан, спохватывалась: подгорают котлеты — и снова мчалась к плите.

И только когда Виталик подошел к книжному шкафу и Татьяна заметила его отражение в стекле дверцы — спокойное, безразличное к себе, он себя там не увидел, просто заинтересовался новыми книгами, — ей вдруг стало как-то тоскливо. Она вспомнила тот день рождения, Нэлку, которая теперь снова замужем, Виталика — пьяного, но искреннего, каким он больше никогда потом не был.

Виталик, задумчиво насвистывая, начал рыться в шкафу, а в это время гениальный ребенок надул в штаны. Люся сидела на диване и перелистывала журнал «Советский экран».

— Виталик! — позвала она.

Он почему-то вздрогнул, с поспешностью сложил книгу, хлопнул дверцей шкафа и виновато улыбнулся. «Он всю жизнь чувствует себя виноватым за то, что не любит Люсю», — поняла тоща Татьяна. А Виталик вдруг, как цирковая собачка на задних лапках, сложил руки у груди и приподнялся на цыпочки: вот-вот тявкнет. Его капризные тонкие губы теперь мило, услужливо, натянуто улыбались.

— Виталик! — Татьяна поняла, что Люся не первый раз видит эту позу и одобряет ее. — Принеси Славику сухие штанишки, переодень его, а потом сходи за тряпкой и вытри здесь! — Люся ткнула носком туфли в сторону лужицы.

Славик смотрел на всех догадливыми папиными глазами послушного мальчика-отличника.