Почти все, что знаю о них - страница 12
Татьяна почувствовала себя так нехорошо, как будто ее привели в чужой дом и насильно показывают что-то ужасно неприличное. Тогда, в ванной, у Виталика с Нэлкой все было в сто раз порядочнее, чем сейчас, в этот суматошный, хлопотный день, когда где-то у виска все время билась непривычная мысль: Генка уезжает от нее. Хотя он твердил, что все это Татьянины выдумки, потому что просто игра слов: «в экспедицию», «от нее»… Ей-то нечего беспокоиться, сама едет одна в Крым, «полный стратегический простор» (это он сказал недрогнувшим голосом), и письма он будет посылать регулярно…
Но даже эти мысли, несколько озадачивавшие Татьяну в редкие свободные минуты перед отъездом Генки, пропали, когда она увидела Виталика на задних лапках с отработанной улыбкой на румяном постаревшем мальчишеском лице. «Сейчас он еще притащит в зубах эти сухие штанишки, и меня тогда просто стошнит», — подумала Татьяна и на всякий случай поспешила сбежать на кухню.
В дверях она все-таки столкнулась с Виталиком. Он шел семенящим шагом, преданные карие глаза смотрели сбоку в сторону Татьяны и не замечали ее. Он шел на задних лапках и нес сухие штанишки в зубах.
Много превращений было на земле с тех пор, как Зевс принял облик быка и уплыл с Европой на спине.
Вздрагивает под ударами волн большой камень, как спина быка. Сегодня камень холодный и волны такие высокие, что некоторые перехлестывают через него. А Татьяна Николаевна совсем не чувствует их — так близко подступила к ней Москва. И то, что было тогда непонятным, вернее недодуманным за недостатком свободного времени, и лишь нехорошо задело ее, поэтому и осталось в памяти, сейчас, с этого камня, вдруг стало до обидного ясным.
— Папа, а можно мне к тете на камень? — спросил Бориска.
— Это нужно сначала узнать у тети, — ответил папа.
Татьяна Николаевна присела на край «трона», протянула Бориске руки и научила, куда поставить ноги.
— Здо́ровско! — по-школьному восхитился Бориска. Он неуверенно держался на камне, каждый раз хватался за него руками, когда волны поднимались слишком высоко и слишком сильно ударяли ему в бок и раскачивали его. Они обдавали тогда Татьяну Николаевну и Бориску крупными холодными брызгами, но Бориска старался улыбаться.
Он хороший парень. У него чистые светлые глаза, прямой взгляд и добрая улыбка. Татьяна Николаевна спросила у него, где мама, и Бориска объяснил, что мама пошла делать маникюр, а им с папой разрешила посмотреть на шторм и взяла с них слово, что они будут вести себя хорошо и не полезут в море.
— Бориска, а ты познакомился с тетей? — раздался снизу голос мужчины.
— Как — познакомился? — удивился ему сверху Бориска. — Мы сидим здесь… Да ведь? — спросил он у Татьяны Николаевны. — Меня зовут Борис, — на всякий случай сказал он ей.
— Да, — ответила ему Татьяна Николаевна, жалея себя до слез, что нет у нее такого сына, такого мальчишки.
— Меня зовут Таня, — крикнула она вниз, потому что очень грохотало море.
Она сняла с себя халат и укутала им Бориску, чтобы ветер не простудил его. На минутку прижалась к нему — сидеть бы так со своим сынишкой до́ма ли, на камне ли, и никакие штормы, никакие тучи, никакие люди и никакие мысли на свете не страшны…
Но рядом просто чужой мальчик. И он только потому прижался к незнакомой тете, что на камне высоко и страшно.
«Ах ты, щеник», — растроганно, странным ласковым словом подумала о нем Татьяна Николаевна и потуже закутала его в свой халат, чтобы еще раз позаботиться о мальчике, как о своем сыне.
— Папа, — позвал Бориска, совсем освоившись у Татьяны Николаевны. — Лезь сюда, нам здесь так здорово!
Татьяна Николаевна замерла, побоявшись не расслышать ответ. Но даже море, казалось, перестало шуметь для нее в это время.
Человек долго не отвечал. Татьяна Николаевна уже хотела сказать Бориске, что папа не услышал его, повтори, Бориска, но Игорь Петрович ответил снизу бесцветным голосом:
— Нет, Бориска, мне наша мама не разрешает.
После этих слов Татьяна Николаевна в одно мгновение натянула белую шапочку с выпуклыми рыбками, привычно заметила серебристую даже в этот день полоску на горизонте и прыгнула в море.