Почти замужняя женщина к середине ночи - страница 4
– Добрый день, – представился я тетенькам. – А нельзя ли позвать главного администратора, – попросил я, зная по опыту, что чем главнее администратор, тем больше я ему кого-то напоминаю.
В принципе я и этим бабулькам напоминал, и они бы пропустили, нарушив ради знакомого моего образа строгую билетерскую дисциплину, но посадили бы со страху куда-нибудь далеко от действия. А нам надо было близко, в самую его гущу.
– Вам Людмилу Альбертовну? – задала вопрос одна из бойких теть, смотря мне мучительно прямо в глаза. И тужась, тужась, тужась…
– Да, да, именно Людмилу Альбертовну, – согласился я.
– Если она самая главная, – зачем-то встрял Илюха, который обычно без моего указания никогда в подобные разборки не встревал. Тем более в такие незамысловатые. Я же говорю, плевое было дело, я и один, без помощи со стороны, с такими справляюсь запросто.
Я взглянул на Илюху и тут же понял, что он всасывал из соломинки, очевидно, большими всасываниями, чем делал это я. И, похоже, несколько выпал из баланса. Не сильно выпал – со стороны, может, и не видно, но я в Илюхе разбирался, как сапер в мине, и не ошибался в нем ни разу.
– Людмила Альбертовна и есть главная, – заверил я его, потому что только главных администраторов могут звать «Людмила Альбертовна». У младших почему-то совсем другие имена.
А вот и зацокали по театральному настилу высокие каблучки и появилась та самая Людмила Альбертовна, которая ничем не была хуже своего красивого имени с отчеством. Нарядная, ничуть не озабоченная, а наоборот – гостеприимная, с приветливой такой, почти что искренней улыбкой, она, еще на расстоянии, еще на подходе к нам, принялась припоминать мое, как ей казалось, знакомое лицо и фигуру. И, похоже, припомнила, вот только никак не могла восстановить в памяти такое близкое, вертящиеся на языке, но постоянно ускользающее имя.
– А… это вы… – сказала она гостеприимно, вкладывая в «вы» всю свою неловкую забывчивость. – Рада, очень рада. Давно вы нас не баловали своим посещением.
Она действительно была рада мне, похоже, искренне рада. И все-таки за ее улыбкой пряталось замешательство и напряженная мозговая работа: конечно же, она знает этого молодого мужчину. Но вот кто он точно – дирижер ли, живописец, кинематографический деятель или, наоборот, театральный? А может, и скрипач какой? Этого она вспомнить не могла.
– Да вот, все дела да дела. Сами знаете, как плотно у нас иногда бывает, – вздохнул я банально, как всегда вздыхал в таких случаях.
– Понимаю, – согласилась администраторша и еще раз улыбнулась. И теперь не только улыбка у нее получалась приветливой, но и вся она стала именно такой – в смысле, приветливость перешла на все остальные части ее очень хорошо одетого тела.
– А Марк Григорьевич знает, что вы к нам в гости зашли? Вот ведь он будет рад. – И она сделала еще одну мучительную попытку нащупать в памяти мое почти ощутимое, теплое от близости, но все же неловко теряющееся имя.
– Да нет, я не успел его предупредить, – ответил я сущую правду, так как понятия не имел, кто такой этот самый Григорьевич. Уж не главный ли здесь режиссер? А может, директор? Или импресарио, так сказать? – Но мы к нему обязательно позже заглянем, после спектакля. Он у себя будет?
Она попыталась что-то рассказать про Марка Григорьевича, но я, не дожидаясь, продолжил:
– А сейчас позвольте представить вам моего ближайшего товарища, Илью Вадимовича. Который, кстати, является членом ЦК партии.
– Правда? – еще больше обрадовалась сладкая женщина и теперь стала вглядываться в моего кореша, пытаясь вспомнить и его. Но вспомнить Илюху было тяжело. Так как он если и напоминал кого, то только самого себя, когда выпьет немного.
– А какой партии? – все радостнее и радостнее улыбалась Людмила Альбертовна.
«А действительно, какой?» – подумал я, рассматривая Илюху не менее пристально. Уже не партии ли большевиков, в смысле, партии текущей власти? Или меньшевиков, которые сейчас коммунисты? Или кадетов из разных союзов демократических сил? А может, эсеров, может, левых? В наше время много всевозможных эсеров легко на память приходят.