Под чужими звездами - страница 2

После обеда воспитанники садились за парты. Учили английскому языку, евангелью, закону божьему и истории Соединенных Штатов. Требовалось знать всех президентов Штатов и их великие дела. После уроков вновь работа, ужин, неизбежная молитва и нотация миссис Шерри. Ложились спать в низких дортуарах с толстыми стенами и решетками на окнах. Раньше здесь было аббатство. Приют очень напоминал тюрьму. Да и сами воспитанники в кургузых куртках и хлопчатобумажных штанах походили на маленьких арестантов. В первые годы жизни в приюте мне редко удавалось спать на кровати. Чаще ночевал в карцере, в обществе оловянного распятия и толстенного евангелья. Шли дни, недели, месяцы, слагаясь в годы. Но как нас ни морили работой и молитвами, как ни вбивали в башку катехизис, мы не стали ни настоящими католиками, ни стопроцентными американцами. Мы все выдержали, не сдохли, и дождались наконец-то дня выпуска. Это событие произошло, когда закончились сельскохозяйственные весенние работы и бычков угнали на пастбища в горы.

В сумрачном, с высокими готическими окнами зале собрались почетные гости во главе с мистером Клафтоном. Поговаривали, что этот неуклюжий толстяк в молодости занимался разбоем, содержал притон. Затем приобрел кондитерскую фабрику и стал ревностным католиком. Уверовал в бога и демократию. Конфеты и печенье мистера Клафтона в красивых коробках, которые клеили приютские дети, пользовались большим спросом. Он сидел за столом, важно вытянув толстенные ноги. Крохотные заплывшие глазки разглядывали нас с добродушной усмешкой. Рядом с ним восседал мистер Смит, тощий не в пример своим свиньям и бычкам, с трубкой в зубах. Дальше пыхтел господин Хольман, самый богатый человек в городе, а возле него льстиво увивалась наша накрашенная жердь с рыжими патлами, утиным носом и плотно сжатым ртом — миссис Шерри. Правда, сегодня ввиду столь избранного общества губы директрисы кривились в елейную усмешку, она даже пыталась улыбнуться, глядя на нас, но ничто не могло изменить холодности ее неподвижных змеиных глаз.

Над торжественным присутствием висел портрет президента Трумэна. Он враждебно глядел на воспитанников сквозь круглые стекла очков, казалось, хотел сказать:

— Чему радуетесь, сукины дети? Еще не раз вспомните приютскую похлебку и щелчки миссис Шерри.

Но мы не смотрели на президента. Сидели в первых рядах, разглядывали гостей, белые стены зала со статуей мадонны в углу, свешенные звездно-полосатые флаги, а мысли наши были уже далеко отсюда. За нами теснились младшие воспитанники под начальством миссис Сморчок. Старая ханжа сегодня тоже принарядилась, сменив монашеское одеяние на шелковое платье, хрустевшее, как жесть, при каждом ее движении. При взгляде на сцену на лице миссис Сморчок блуждала умильная улыбочка. Но вот поворот головы, и лицо становилось зловещим, как у совы. Малыши испуганно ежились.

Торжество началось с молитвы и пения гимна. После чего миссис Шерри произнесла речь, в которой слова «благодарность», «долг перед родиной» повторялись почти в каждой фразе. Она говорила медленно, много, делала паузы, и ее резкий, неприятный голос напоминал карканье дряхлой вороны.

— Скорее бы кончила болтать, — шепнул мне Гарри. — Кто после нее?..

Не поворачиваясь к нему, я так же тихо ответил:

— Помнишь прошлый выпуск? Пока не наговорятся все, не отпустят.

— Это верно. Черт, я даже не завтракал. Эх, скорее бы кончала. Выйду из приюта и сразу же в кафе. Наемся вволю…

— Я тоже. А сколько денег нам дадут? Не слыхал?

Гарри хотел еще что-то сказать, но в этот момент почувствовал на себе злой взгляд миссис Сморчок.

Наконец директриса закруглилась. С минуту помедлила, ожидая аплодисментов, но мы не хлопали. Гордо вскинув голову, она сердито произнесла:

— Напутствие вам скажет наш уважаемый мистер Клафтон.

— Посмотрим, что прорявкает этот толстяк, — прошептал Гарри.

— Только бы не слишком долго.

Мистер Клафтон с грацией пожилого бегемота взобрался на трибуну, вытер жирный подбородок платком, откашлялся и, раскрыв перед собой потрепанные листочки прошлогодней речи, начал: «Дорогие мои друзья! Сегодня перед вами откроются двери в самостоятельную жизнь. Вы станете полноправными гражданами великой свободной страны. Вы должны гордиться, что стали американцами, ибо перед каждым американцем открыты все дороги. Вы можете выбрать любой путь. Вас я призываю идти в миссионерскую школу. Будете учиться, а затем через год понесете имя Христово туда, где люди страдают, не зная веры, живут плохо, потому что они не вкусили нашей цивилизации, культуры наших великих Соединенных Штатов. И вы, посланцы нашей страны, понесете не только слово божье, но и научите их жить по-американски, сделаете их счастливыми. Там, в далеких уголках земного шара, вас встретят с радостью, с распростертыми объятиями, потому что ваша миссия будет миссией американского образа жизни…»