Под крышами Парижа - страница 7

! – Он подразумевал свой собственный конкретный тупик, в котором пребывал в данный момент времени. Затем, извлекши из портфеля, который всегда держал под рукой, мою карту, он горячо просил меня изучить ее сообща. – Единственный шанс для меня в данный момент, – говорил он самым торжественным образом, – это вы! Вот вы где! – И он указывал, каким образом и где я располагался на картинке. – Вы и эта ангел Анаис. Без вас двоих я бы пропал!

– Но почему бы вам не взглянуть на это повеселее? – восклицал я. – Если мы там, я и Анаис, если мы то, чему вы верите в жизни, почему бы вам не положиться на нас? Почему вы не хотите, чтобы мы помогли вам освободиться? Разве есть пределы тому, что один человек может дать другому?

Конечно же, у него был на это ответ. Его великая ошибка заключалась в том, что он на все имел ответ. Он не отрицал силу веры. Он просто-напросто говорил, что он человек, отреченный от веры. Оно, отсутствие веры, было в его карте. Что можно было с этим поделать? Он только забывал добавить, что сам выбрал тропу голого знания, подрезав при этом свои собственные крылья.

Только много лет спустя он таки позволил мне на мгновенье заглянуть в природу и истоки этой кастрации, называемой отсутствием веры. Она была связана с его детством, с неприязнью и равнодушием к нему его родителей, с извращенной жестокостью его школьных учителей, особенно одного, который самым нечеловеческим образом унижал и мучил его. Это была некрасивая, горестная история, вполне объясняющая его нравственный урон, его духовную деградацию.

Как всегда перед войной, в воздухе было разлито нервное возбуждение. С приближением конца все стало искажаться, преувеличиваться, ускоряться. Богатые суетились, как пчелы или муравьи, перевкладывая свои капиталы и активы, свои особняки, свои яхты, свои облигации с золотым обрезом, свои драгоценности и произведения искусства. В ту пору у меня был один хороший приятель, летавший туда-сюда, с континента на континент, дабы обслужить паникеров-клиентов, которые старались выбраться из-под обломков. Он мне рассказывал поразительные истории. Однако такие обычные. Такие до отвращения обычные. (Можно ли себе представить армию миллионеров?) Не менее поразительны были рассказы другого моего приятеля, инженера-химика, который время от времени внезапно появлялся к обеду, только что вернувшись из Китая, Маньчжурии, Монголии, с Тибета, из Персии, Афганистана – отовсюду, где творилась какая-нибудь чертовщина. И всегда с одной и той же историей – об интригах, грабежах, взятках, предательствах, заговорах и самых разных дьявольских прожектах. До войны еще оставался год или около того, однако признаки были безошибочными – не только Второй мировой войны, но и других войн и революций, которые грядут.

Даже богема повылезала из облюбованных щелей. Диву даешься, сколько молодых интеллектуалов лишились мест, разорились, стали пешками на службе у своих неведомых хозяев. Каждый день меня посещали самые неожиданные личности. И каждый задавался только одним вопросом: когда? При этом не желая упустить своего шанса. И мы не упускали, мы, которые держались до последнего гудка уходящего парохода.

В этой веселой, бесшабашной кутерьме Морикан не принимал участия. Он был не из тех, кого можно было пригласить на веселую вечеринку, которая обещала закончиться мордобоем, пьяным угаром или визитом полиции. И действительно, такая мысль мне даже в голову не приходила. Когда же я все-таки приглашал его ради того, чтобы он поел, я тщательно подбирал двух-трех гостей, чтобы они разделили с нами трапезу. Обычно это бывали одни и те же люди. Астрологические кореша, так сказать.

Однажды он явился ко мне без предупреждения – редкий для Морикана случай нарушения протокола. Похоже, он был в приподнятом настроении и объяснил, что весь день гулял по набережным. Под конец он вытащил из кармана пальто маленький пакет и вручил его мне. «Для вас!» – сказал он весьма эмоционально. По тому, как он это сказал, я понял, что он собирается сделать подарок, который я обязан оценить сполна.

Книга, а это было не что иное, как книга, оказалась «Серафитой» Бальзака.