Под небом Ривьеры: Не торопи любовь - страница 13

Лена разламывает бутерброд пополам, мы выпиваем из горла и со смаком закусываем. Она садится ко мне на колени боком, обнимает за шею и целует. Ее тело источает пряный запах возбужденной молодой девичьей плоти — он сводит меня с ума, я как-то непроизвольно забираюсь ей руками под халат и обнаруживаю такое… Лена без трусов.

Не знаю, чего больше закрутилось в моем сознании: изумления или восторга. В следующий момент срабатывает основной инстинкт, срабатывает основательно, член напрягается так, что, кажется, звенит, сознание отключается, я разворачиваю Лену на девяносто градусов и перекидываю одну ее ногу через свои колени.

Потом я лихорадочно расстегиваю замок на своих джинсах и облапливаю двумя руками ее спортивные амортизирующие ягодицы. Кончиками пальцев я ощущаю ошеломляющий пушок между ягодицами и осторожно, но неотвратимо насаживаю ее на себя.

О, вошел почти весь!

В этот момент Лена дергается и, едва подавляя крик, срывается с проникшего в нее жала:

— Больно!

Я притягиваю ее к себе, она вся дрожит и чмокает меня в висок:

— Милый, я сейчас приду. — И, соскочив с моих колен, бесшумно исчезает в своей комнате.

Я сидел, ждал ее и тоже дрожал. Запах девичьей плоти, оставшийся на кончиках моих пальцев, будоражил и содрогал все мое естество. Но… Лены не было. Я прождал минут двадцать, потом встал и осторожно приоткрыл дверь в комнату.

Одна из Лениных подружек отозвалась со своей кровати:

— Она спит. Сюда нельзя!

Я и сам уже увидел: Лена безмятежно спит, в позе ребенка в утробе матери, и мне ничего не оставалось, как уйти. «Надо же, обманула! — думал я по дороге к санаторию, — или нечаянно заснула?»

Я пробрался к себе через балкон и, свалившись в кровать, мгновенно уснул.

Утром, часов в одиннадцать, меня поднял Липарит, опять при параде. На столе стояли открытые бутылки с пивом.

— Вставайте, граф. Рассвет уже полощется! — заговорил стихами отставной подполковник.

— А, что? — спросонья не понял я.

— Сегодня праздник, Первый май! — торжественно провозгласил Липарит.

— Не первый и не последний, лучше я еще посплю, — отмахнулся я.

— Совсем тебя Лен затрахал!

— Совсем, совсем, — сел я в кровати и продрал глаза.

— Такой девушка много надо! — прищелкнул пальцами бравый армянин. — И большой!

Я не отозвался на его пошлость и налил пива обоим. Липарит нарезал под пиво маленькими ломтиками слабосоленую семгу.

— Ух ты! — восхитился я и достал из баула новую баночку икры.

А Липарит между тем с большим подъемом, почти не путая падежи и окончания, проговорил семге целую оду:

— Я люблю семгу. Люблю разрезать свежую розовый рыба на кусочки, отдирать кожицу, тщательно освобождать с помощью ножа деликатное мясо от костей хребта. Дома у меня собака — ирландский терьер. Все лишнее отдаю ему, непременно присутствующему при священнодействии. Он тоже любит семгу, съест брошеный кусочек отходов и уткнется в пол, отвернувшись от меня, и ждет очередной поступлений. Если я запаздываю, то подходит и, подлизываясь, кладет морду на мои колени. Такой доверие, что я отдаю ему весь неочищенный до конца кусочек, отрывая деликатес от себя.

— Как зовут твою собаку?

— Джерри, ты читал у Лондон — «Джерри-островитянин»?

— Ну да, еще в детстве.

— И я в детстве. Всю жизнь мечтал о таком псе, вот только три года назад купил щенок из Чечни. Ирландский терьер — самый умный собака!

— Почему из Чечни?

— Они там спасли много жизней солдат. Их натаскивают на мины под землей. Овчарка глупый, бывает, срывается и тычет носом в мина. Погибает. А рыжие держат стойку за пять метров и четко указывают носом, где зарыто. Никогда не подбежит и не ошибется, — поднял Липарит палец вверх.

Я понял, что на втором месте после страсти к девушкам у Липарита любовь к собакам.

Он уловил мои мысли и заметил:

— Гитлер сказал: «Чем старше я становлюсь, тем больше люблю собак и меньше людей». Правильно сказал!

— Сейчас за Гитлера предложишь тост? — съехидничал я.

— Нет, Дим. Что Ленин, Сталин, Гитлер — одна компаний, пить за них не буду никогда.

— Ну, слава Богу, у меня примерно такое же мнение.

— Ты умный русский, Дима! Часто русские защищают тех, кто их обобрал.