Под солнцем Рио, или Операция «Узник» - страница 10

Егор сразу узнал Макарова и подошел к нему.

— Мистер О.В.Ч. Джонсон? — деловито осведомился у него Макаров.

— Он самый, — кивнул Кремнев.

— Здравствуйте, мистер Джонсон!

Миша Макаров протянул ему руку. Пожатие у него было крепкое, молодцеватое.

Идемте, мистер Джонсон! — лучезарно улыбнувшись, пригласил Mишa Макаров. — Лимузин уже ждет!

«Лимузин» оказался малолитражкой непонятного происхождения и неопределенного цвета.

— Откуда «кадиллак»? — насмешливо осведомился Егор, усаживаясь на заднее сиденье.

— Взял напрокат, — ответил Макаров, — Нравится?

— Очень. Он не развалится по дороге?

— Не должен. Это он только с виду невзрачный. А так — машина-зверь. И главное, неприметный.

— В этом ему не откажешь, — согласился Кремнев и захлопнул за собой дверцу.

Макаров уселся за руль и поинтересовался:

— В отель?

— Угу, — кивнул Кремнев, позевывая.

Машина заурчала мотором и мягко тронулась с места. Егор откинулся на спинку сиденья и расправил плечи.

— Ну, с «мистером Джонсоном» все понятно, — с усмешкой проговорил он. — А почему О.В.Ч.?

— Это аббревиатура, — объяснил Макаров. — Означает: очень важный чувак! Я сам придумал.

— Веселый ты парень. — Егор поскреб пальцами переносицу. — А где твой напарник?

— В ресторанчике, недалеко от пляжа. Объект и его жена обедают там каждый день.

— Были еще контакты?

Макаров покачал головой:

— Нет. Объект общается только с прислугой. Портье, бармен, официанты. Ничего подозрительного. Похоже, им с женой сейчас вообще никто не нужен. Не знаю, как она, а он в ней души не чает.

Егор достал из кармана пачку «Кэмела» без фильтра, вытряхнул одну сигарету и вставил в сухие губи.

— Красивая девчонка? — поинтересовался он, закуривая.

— Не то слово, — отозвался Макаров. — Грудь двоечка, талия — как у меня рука, походочка — от бедра. Мечта поэта!

— Завидуешь, что ли?

— Честно?

— Угу.

— Конечно, завидую. Я с такой красивой девчонкой даже не разговаривал ни разу, не говоря уже про все остальное.

— Да ты романтик. — Егор выпустил струю табачного дыма в открытое окно машины и поинтересовался; — Объект ничего не подозревает?

— На мой взгляд, нет, — ответил Макаров. — Он вообще не замечает ничего, что творится вокруг. Ведет себя как одержимый. На всех симпатичных парней моложе сорока лет смотрит зверем. А вчера вечером едва не набил морду бармену за то, что тот пялился на Ирину целых пять секунд. Так теперь бедный бармен вообще на нее смотреть боится! Так и подает коктейли — не глядя!

Макаров засмеялся.

Егор тоже усмехнулся, хотя ничего смешного, откровенно говоря, в этом не видел. Пару лет назад и у него был печальный опыт общения с девушкой, которая была младше его на двенадцать лет. Ничем хорошим это не закончилось.

Макаров продолжил трепаться. Впрочем, Егор, погрузившись в свои мысли, слушал парня вполуха. Макаров описывал прелести здешнего пляжа, восхищался вороватостью и ловкостью местного люда.

— Они даже собак научили таскать из карманов кошельки, представляете! — с восхищением рассказывал Миша Макаров. — Пришел человек на пляж, скинул одежду и побежал в море. А тут уже шавка — маленькая, встрепанная, неприметная. Бежит к брюкам, хватает из кармана бумажник — и бежать! А за углом кофейни ее поджидает хозяин. И главное, его даже с поличным не возьмешь. Скажет: я эту собаку впервые в жизни вижу, а бумажник у нее отобрал, чтобы владельцу вернуть. Вот и весь разговор. Как вам такой «бизнес», Егор Иванович?

— Ничем не хуже любого другого, — ответил Кремнев. — Любая добавочная стоимость образуется в результате воровства, это еще Маркс доказал. Разница только в деталях.

— По-вашему, все бизнесмены воры?

Егор хмыкнул.

— Один человек, пусть даже он самый разгениальный гений, не может зарабатывать в месяц столько, сколько зарабатывают пять тысяч трудяг. Это несправедливо при любом раскладе.

— Да вы социалист.

— Не то чтобы социалист… Но олигархов не люблю.

— Почему?

— Живу долго. Я видел, как пятилетние дети подыхают от голода рядом с дорогими супермаркетами. Как здоровые мужики, чтобы прокормить семью, режут горло прохожим. И не ради миллионов, а ради куска хлеба. Наш мир — довольно дерьмовое место для жизни.