Под ветрами степными - страница 12
Турочаки приехали на следующий день вечером. В кабинет директора еле-еле можно было протиснуться. Пристанцы и пермячки в полном составе на правах старожилов расположились в приемной, хотя их никто не приглашал. Новенькие сидели у Владимира Макаровича. Он рассказывал о совхозе и призывал в качестве свидетеля, что говорит истинную правду, торчавшего в дверях Игоря. Турочаки сидели с напряженными, строгими лицами. Но время от времени они с простодушным любопытством смотрели на веселые физиономии, выглядывавшие из-за спины Игоря.
На кухне в этот момент шла лихорадочная возня. Новеньких очень хотелось накормить с дороги, но, как назло, вечером после танцев здесь были произведены невозместимые теперь опустошения. Расторопная Унжакова побежала по хозяйкам покупать молоко.
Ужинали поздно, после того, как турочаки разместились в своих вагончиках. Свет уже потух, вместо ламп горели два керогаза. Нэля Бажина в белом переднике и косынке раздавала всем по кружке молока и большому круто посыпанному солью куску хлеба. Было хорошо.
Из Москвы, с Всемирного фестиваля, вернулся Женька. Он ездил с делегацией от Алтайского края. Всем, конечно, хотелось побывать в Москве, но путевка была одна, и, когда решали, кому ехать, все проголосовали за то, чтобы поехал Рябов.
Приехал Женька до отказу набитый впечатлениями, прифрантившийся и веселый. Он добрался до совхоза днем, когда все были на свекле, и сразу помчался в поле. Под предлогом нестерпимой жары был сделан длинный перерыв. Все собрались в вагончике у мальчишек послушать Женьку. Возбужденный встречей с ребятами, попыхивая сигаретой из длиннющего мундштука, Женька рассказывал о фестивале и Москве.
По случаю приезда Женьки обедали не на улице, как обычно, а в вагончике. Это было связано в значительной мере с тем, что во время обеда была распечатана и выпита привезенная Женькой из Москвы пузатая, с яркой наклейкой бутылка рому.
Стало шумно и весело. Мальчишки затеяли меряться силой. Рябов усердствовал больше всех и не заметил, как против него составили заговор. Игорь подмигнул мальчишкам, и в одно мгновение расходившийся не в меру Женька оказался высоко поднятым над землей и стиснутым таким образом, что не мог пошевельнуть ни ногой, ни рукой. В таком положении он был доставлен к огромной бочке с водой, которая стояла возле кухни, и торжественно опущен в нее.
Сначала Женька страшно разъярился, ругался, сыпал угрозы, но, сидя в бочке, окруженный со всех сторон хохочущими мальчишками и девчонками, пришел в себя, широко улыбнулся и погрозил кулаком Игорю, который с невинным видом курил из диковинного Женькиного мундштука. Пуская кольцами дым, староста объяснил:
— Это на всякий случай, чтоб ты не вздумал нос задирать!
В тоне, каким это было сказано, в хорошей, доброй усмешке Игоря, в веселых шутках мальчишек и девчонок по адресу Женьки, выжимавшего штаны и рубашку, было неподдельное, искреннее дружелюбие. Женьку любили и радовались, что он вернулся, этот немного взбалмошный, порывистый до горячности, умный и веселый, хороший парень.
И сам он очень был рад, что снова вместе со своими школьными товарищами, снова в совхозе, к которому все как-то быстро привыкли.
И вечер был удивительно хороший в тот день. Уже было поздно, над речкой поднялся туман, а на западе все догорала и не могла погаснуть заря. Нежная лиловая полоса над черной кромкой степи бледнела, светлела, становилась все прозрачнее. И совхозный поселок с желтыми освещенными окнами домов был похож на красивые театральные декорации.
Пока было видно, играли в волейбол, а потом собрались на поляне за вагончиками, где сидели девчата и негромко, для себя, пели задумчивые и нежные девичьи песни. И хорошо было просто так вот лежать на траве, слушать эти песни и смотреть, как понемногу гаснут огни в поселке, как над степью выкатывается огромная луна.
Когда упала роса, пошли спать, но никому не спалось. Где-то в притихшем поселке вдруг начинал негромко играть баян, и знакомая мелодия казалась сейчас необычно значительной. А в открытые настежь окна была видна торжественная в лунном сиянии степь.