Под юбками Марианны - страница 8

стр.

— Ну, хорошо, — примирительно уступил я и взял ее ладонь в руку, — давай договоримся с Эдвардом. Если будут какие-то проблемы — ты переедешь к нему. У него есть лишняя комната, и он всегда будет рад тебя видеть.

Судя по всему, Галинино чувство должного было удовлетворено и она перестала сердиться. Но ладонь из моих рук не выпростала. Я мысленно обратил на это внимание: такой маленький штришок был тоже одной из давнишних перемен в наших отношениях.


На следующий день после вечеринки я позвонил Галине:

— Ну что?

— Что — что?

— Ты переезжаешь?

— Ты с ума сошел! — снова начала моя подруга.

— Я думал, мы договорились…

— Да нет, ты что, не стоит, — извиняющимся тоном начала она, — я сама все разрешу. Я уже тут договорилась кое с кем.

Галина переехала ко мне в тот же вечер. Чтобы сэкономить деньги на такси, пришлось три раза мотаться в Леваллуа. С ней в моем жилище немедленно воцарились четыре огромных чемодана, которые было непонятно куда девать, запах ванили и начало вечной битвы за место в шкафу.

Пока я ездил туда-сюда с чемоданами, Галина расположилась в комнате. Большинство вещей все еще было распихано по чемоданам, но самое нужное уже вышло на свет божий.

Вскоре после ужина стали готовиться ко сну. Галина ушла в ванную первой. Я жутко устал за день и сидел на расстеленной кровати, глядя перед собой. Перевел взгляд на светло-карие стены комнаты. Потом на репродукцию какого-то пафосного примитивиста, которым Галина уже успела их испохабить. Какая, в сущности, странная жизнь! Где мой дом? А где Галинин? Эта комната? Две одноместные кровати вдоль обеих стен, две тумбочки, два стола… все уныло-коричневого цвета, тоскливого, как и вся эта студенческая жизнь, убогое безденежье и птичьи права. Сейчас — здесь, а куда потом? Куда ведет эта борьба?

Я бросил эти мысли. Так можно до чего угодно договориться. Мой дом — это такое помещение, от которого у меня есть ключи. И дело с концом. А всякие копания в смысле жизни — это для несознательных и бездельников. Они часто меня одолевали после того, как я получил отказ на зачисление в штат в конторе, где проходил прошлогоднюю практику.

Это была моя первая неудача во Франции: несмотря на все мои усилия, и по работе, и в отношениях с коллегами, вакансию отдали какой-то напыщенной французской пустышке. Одним словом, я почувствовал себя несправедливо обделенным. В конторе просто не захотели возиться с бумагами. Пришлось опять идти в университет. Он для всех бесплатен, но опять нужно было ходить на скучные лекции, выслушивать всякие очевидности по второму разу. Ну, и денег это занятие, разумеется, не приносило.

Я плохо держал этот удар, хандрил, часто жаловался, и было самому стыдно, что я так плохо его держу.

Галина вернулась, и я отправился в ванную. Когда вернулся, свет был уже погашен. В темноте прошел мимо кровати поставить будильник, обернулся и только тут заметил, что Галина сидит на кровати, поджав под себя ноги.

— Ты чего? — спросил я шепотом. Почему-то выключенный свет автоматически располагает к шепоту, даже если кругом никого, от кого надо было бы скрываться.

— Ничего, — так же шепотом был ответ.

Я поставил будильник и направился к своей кровати. И тут мягкая Галинина ладонь поймала мою руку и легонько потянула к себе.

— Не надо, — опять прозвучал в темноте шепот ее, — вдруг завтра кто-нибудь приедет?

Она была ласковой и теплой. Я не противился. В месте, похожем на дом, начались отношения, похожие на любовь.


С тех пор мы живем не как муж с женой, скорее как брат с сестрой. Если я оказываюсь дома раньше, то готовлю ужин, оставляю ее часть на столе, а сам сажусь за стол заниматься.

Когда она возвращается домой, то по тому уже, как она кладет ключи на стол, снимает туфли, по частоте ее дыхания — я даже спиной чувствую, удачный ли был у нее сегодня день, какое настроение, устала ли она. Если она не в духе, то я стараюсь производить как можно меньше шума: даже не оборачиваюсь на стук двери, даже книгу стараюсь перелистывать как можно тише.

После ужина она подходит ко мне и кладет руку на плечо. Это — условный знак, чтобы я обернулся к ней с улыбкой и сказал ей первое слово.