Под звездой Хабар - страница 17

— Ну и пес с тобой! — разозлился пан Станислав, увидев, что Кувшинников уперся носом в переполненный ночной горшок.

Ярина хлопотала у печи, и от сковороды, смазанной топленым салом, заманчиво пахло поджаристыми пшеничными оладушками. Щур-Пацученя залился слюной, подкрался к стряпухе и цапнул ее за. ну, за что надо, за то и цапнул: за афедрон прельстительный. Неблагодарная кутафья резко обер­нулась и наотмашь полоснула его по благородной морде вымазанной в саже прихваткой.

— Да ты. Да ты... — оскорбленно возроптал пан Станислав.

— Ой, панич, простите Христа ради, — затараторила Ярина. — Я уж думала: Хрисанф опять изголодался.

— Хамка! Я этому Хрисанфу выпишу козу лобатую! Ишь, масонскую моду взяли: благородного шляхтича по сусалам скоблить! Хрисанф! Хрисанф! — и Щур-Пацученя кинулся в конюшню, потирая оскорбленную щеку.

— Чего изволите, господин писарь? — высунулась из сена донельзя довольная и сонная рожа вахмистра.

— Чего изволю? Изволю, чтоб ты со своей хеврой прекратил девок мять! Разбосячились тут на вольных харчах! Все село перепортить захотели?

— Господь с вами, господин писарь! — вытянулся в струнку Хрисанф. — Обижаете. Мы ж люди понятливые, мы только с Яринкой — безотказной душой. По общему разумению и согласию.

Тут как назло из-за спины Хрисанфа вывалился еще один казак и, подсле­повато щурясь от яркого солнца, заревел прямо в ухо Щур-Пацучене:

— Ярочка! Козочка! Завтрак неси!

— На тебе завтрак! — взвыл Щур-Пацученя и приложился сухоньким кулачком в ухо казаку. — Как вернемся в Слоним, я вас под шомполы! Хрисанф, поднимай своих саврасов и — на речку, коней купать! Жиром заплыли, бездельники! Чтоб духу вашего здесь до полудня не было!

— Эх, Станислав Иосифович, не богоугодное дело творите, — обиженно протянул Хрисанф, возвышаясь над мелким — от горшка два вершка — Щур- Пацученей, словно бык над овцой.

Драгуны сели на коней, а тарантасную тройку взяли в повод, и унылой рысью потрусили на реку. Щур-Пацученя смотрел им вслед и диву давался, как умело конские задницы выражают презрение к нему.

Из конюшни шибало таким стойким мужичьим потом, словно там ночева­ла татарская орда. Щур-Пацученя брезгливо чихнул, огляделся по сторонам, взбил тюки сена в укромном уголке, потом приложил ко рту руки, свернув их в трубочку, как гусеница плодожорки сворачивает жухлый листик вокруг своего кокона, откашлялся и героически возопил в ту трубочку:

— Яринка! Солнышко мое! Дай оладушек!

Голос хоть и стал погуще, но по-прежнему походил на иерихонский бас казаков, как писк гордого полевого перепела — на рев выпи. Пан Станислав отчаянно токовал, призывая беспутную Ярину, и ощущал духоподъемное том­ление в чреслах.

— Ярушка! Касатушка!

На тоскливое кукованье даже заглянула в сарай матушка Вевея, которая шла из погреба с кринкой ледяного молока. Заглянула, прищурилась подсле­поватыми глазами, не заметив пана Станислава, который отважно спрятался от нее под попонами, и проследовала дальше, раздосадованно шепча, что после Яркиных похождений ей везде чудится бесоблудие.

— Яриночка! Вакханка! Мушка моя шпанская!

Наконец его свадебный призыв был услышан.

— Бегу, бегу, Хрисанф Игнатьевич, — выскочила из плебании Ярина с полной миской оладушек, политых медом и сметаной.

Возрадовалась влюбленная душа и затаилась в облаке наваристой страсти за хомутами, которые висели у косяка. И когда влетела стряпуха в этот тени­стый, пахнущий сеном и драгунскими афродизиаками полумрак, пан Станис­лав прыгнул на нее из-за упряжи со сладостным пыхтением, как взнузданный старец на Сусанну.

— Ой, что это вы, хлопцы... — не поняла в первый момент и попыталась захихикать Ярина, но почувствовала на себе не железные военные руки, а какое-то пахнущее свиной амброзией недоразумение, и подавила смешок.

— Кто здесь? Пан писарь? Да что вы, панич, как можно? Уйдите.

— Тихо, тихо, — мычал Щур-Пацученя, беспорядочно тыкаясь усами в ее дородные, масляные мягкости.

— Панич, Христом-богом прошу: уйдите.

Но здравомыслие отощавшего без женской ласки пана Станислава вконец развинтилось и покатилось с горы, грохоча барабанными амурами. Он всхра­пывал буридановым ослом промеж двух необъятных стогов, думая, с какого начать.