Первое, что Эньонг вынул из кармана, была коробка с флаконом. Храбро улыбаясь, он протянул ее Перте.
Перта наморщила лоб, принимая коробку. Она еще больше наморщила лоб, открывая ее. И, остолбенев, уставилась на флакон.
Но почему она такая тихая? Почему не кричит и не ругается? Что это, затишье перед бурей?
Наверно, Перта сейчас упадет в обморок… наверно, она в такой ярости, что сердечный приступ начнется раньше обычного…
Страх Эньонга рос с каждой секундой. Почему Перта такая тихая?
Две слезы заблестели на ее круглых щеках, и оставили след на ее судорожно вздымавшемся на груди платье. Перта стояла наклонив голову, с закрытыми глазами.
— Перта… — осторожно позвал ее Эньонг. Он взялся за руку, вцепившуюся в косяк двери.
Перта сильнее прижалась к косяку. Теперь она обеими руками держала флакон, крепко прижимая его к вздымающейся груди.
— Перта… Перта, я позову доктора! — испуганно проговорил Эньонг. — Тотой, Нанинг, уходите отсюда… Принесите вон тот стул! Мама может упасть в обморок!
Но Перта закачала головой: нет, не надо. И — улыбнулась!
— Что с тобой, Перта? — Эньонгу стало не по себе.
— Мама, что ты? — захныкал Тотой.
— Папа… — Нанинг ухватился за брюки Эньонга.
— Я очень счастлива, — донеслось до них сквозь рыдания.
— Что?!
— Я говорю, я очень счастлива!
— Что ты хочешь этим сказать? — Эньонг забыл про всякую осторожность.
Вместо ответа округлая рука Перты обвила шею Эньонга.
— Что с тобой, мама? — осмелел Тотой.
Губы Перты прижались к щеке Эньонга.
— Мама!.. — Нанинг ухватился за платье Перты и теребил его.
— Так, значит, ты помнишь! Я думала, что ты уже забыл, — сказала Перта, вытирая глаза и мокрые щеки, — а ты, оказывается, помнишь мой день рождения!
Перевод с тагальского Р. Рыбкина