Подайте что-нибудь бродячим музыкантам - страница 17

А может, я и не прав, что-то я засомневался сейчас, уже не знаю. Так вот, купили свечи, поставили у икон, поклонились. Так вроде положено. А в Новодевичьем иконы старинные, лики темнеют сквозь оклады, жаль, я почти не знаю подробностей, где какая икона, вижу - Божья Матерь, Николай Чудотворец, святой Пантелеймон, святой Георгий, покровитель солдат - и все. Хотя и то немало. Я немного прошелся по храму. Народу сначала было немного, тихо так, свечи около икон рядами горят, я заглянул издали - как это называется - ну, где царские врата, там тоже тихо, и солнце пробивается сквозь окна, как в дом и, несмотря на то, что никого нет, нет ощущения пустоты. Будто кто-то есть. Просто отдыхает, его не видно. Хотел написать “отлучился ненадолго”, нет - “отдыхает” ближе. И один луч, узко так через окно, шел прямо к центру.

А жена с какой-то женщиной разговорилась. Та говорит: служба скоро начнется, не уходите. Какой-то большой церковный человек будет служить, я не разобрала, как зовут, кто-то на “Ю”.

И действительно, вскоре два рослых монаха ковровую дорожку развернули, от входа - почти к алтарю, потом диакон прошел с кадилом, всех вдоль стен расставил и кадилом помахал, потом пришли какие-то видные мужчины лет около сорока с ухоженными бородами и благородными лицами, в сиреневых шапках - епископы, может быть, а, может, просто какие-то средние чины, я не знаю - остановились на дорожке и вполголоса о чем-то беседовать стали, что-то явно мирское, потому что лица были такие, мирские, но очень благородно и вполголоса. А потом, минут через десять, через двери не вошел, а прямо вбежал очень быстрыми шагами седой полный человек в белой шапке с каким-то необыкновенно сильным и живым лицом и очень острыми глазами. Он поздоровался с “епископами”, и они ему по очереди поцеловали руку, очень острым взглядом окинул зал и, мне кажется, увидел его весь, всех нас вместе с древними иконами на стенах, огнем свечей и тем, что мы с собой принесли - этим странным и, наверное, не очень хорошим днем, тающим снегом, уже весенним небом, шумным городом за стенами монастыря, немного замершего в ожидании того, что будет.

Увидел все это, благословил, немного кланяясь, негустую толпу и, что-то, чуть улыбнувшись, сказав служкам, как-то быстро и, как хозяин, пошел по дорожке к царским вратам, и два рослых послушника понесли за ним белую, отороченную по краям зеленым мантию, и сзади потянулись “епископы”, и запел неожиданно хор: “Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!..” и вся толпа как-то подтянулась и стала - пока этот остроглазый не скрылся за царскими вратами - в чем-то немножко и народом.

Вот, да, я нашел слово, мы там стояли с ним во главе - народ. Моя жена - актриса, я - литератор и какой-то бизнесмен в дорогом кожаном плаще и с тонким платком на шее, и шкафом-охранником позади, и какие-то пожилые женщины, дядечка с бородкой-эспаньолкой и интеллигентным лицом, седой мужчина, похожий на отставника-офицера, молодая женщина с девочкой лет шести, две бабки и пара влюбленных, совсем молодые, видно, что, может и просто так, из любопытства забрели, и еще, и еще… Мы все были там - знайте, мы были, мы были, мы не безмолвствовали! Мы были… античным хором, наверное. Знаете, у древних греков, говорят, хор имеет свое мнение. Мало того, в античной литературе считается, что хор - даже действующее лицо! А иногда хор может быть чем-то вроде шута или даже давать советы герою…

(Пока мы, наверное, “шут”. Но смотрите, ё-мое, если мы станем “действующим лицом” и начнем давать советы “герою”. Ох, смотрите… Хотя лучше не думать, что мы насоветуем).

А я то ли тогда подумал, то ли сейчас думаю: ну ничего, может ничего, прорвемся еще, может, пронесет.

И на следующий день “прорвались”. Семьдесят процентов!.. Хорошо, пусть не семьдесят, накидали. Но пятьдесят было? Было. Пятьдесят! И Манеж горел, как рейхстаг.

Ну что же, хорошо-хорошо, сейчас не надо об этом. Об этом, может быть, в другой раз. В другой… Тем более, говорят, Манеж просто подожгли, чтобы на этом месте сделать автостоянку. И к тому же уже отреставрировали и снова открыли. А пресса раздула: знак, знак!..