Поднебесный гром - страница 15

Облака прижали «пчелку» почти к самой земле, а летчику почему-то не хотелось лезть ввысь. Порой самолетик врывался в черноту густых туч, и в салоне становилось темно, как ночью. Но когда прояснивалось, то почти рядом вставали внушительные скалистые берега, от соседства с которыми Андрея даже слегка морозило. Эдак недолго и поцеловаться с какой-нибудь горушкой…

…Ташкент встретил их нещадным зноем, пестротой одежд, шумом улиц и базаров.

Первые дни Аргунов бродил по улицам, припоминая их названия, любовался мечетями и дувалами старого города.

Он вообще любил затеряться в любом городе, будь то Рига, Горький, Москва или Смоленск. Затеряться и бродить одному, глазея на остроконечные шпили церквей, на неприступные когда-то каменные громады кремлевских стен, на маленькие старинные часовенки. Воображение переносило его в прошлое. Когда-то Андрей Аргунов, проводивший свой отпуск в загадочной стране древних мечетей и минаретов, познакомился со Светланой, коренной жительницей Ташкента, и, прогуливаясь с ней, увлеченно рассказывал о памятниках архитектуры старого города. Светлана удивленно спросила:

— Неужели вы здесь впервые?

— Я много читал о вашем городе, — ответил Аргунов.

— Читать — одно, а видеть — другое…

Он внимательно поглядел на девушку. У нее были светлые, мягко падающие на плечи волосы и задумчивый, чуть-чуть обиженный взгляд.

— Я это понял…

Весь остаток отпуска они не разлучались. Светлана водила его по городу и каждый день открывала ему все новые и новые тайны. А вместе с тем открывалась и сама со своими непосредственностью и строгостью, которые так к себе влекли.

И с молчаливым, замкнутым Аргуновым произошло то, чего он не ожидал от себя: он разоткровенничался. Он рассказал Светлане о своем детстве, о том, как у него погибли во время бомбежки родители, о своих мечтах, обо всем, что можно доверить лишь тому, кто тебя понимает. До этого он еще никогда не встречал человека, перед которым так хотелось исповедаться.

Рассказывал Андрей и о полетах, о том невообразимом счастье, когда можно хлебнуть глоточек неба, когда ты один на один с синим простором, летишь и будто растворяешься в нем.

Светлана зачарованно замирала, словно сама поднималась с ним в небо и видела клубящиеся под собой облака, как снежные горы, и беспредельную глубокую синь, уходящую куда-то в первозданность… Она будто плыла вместе с ним.

А ему, глядя на нее, почему-то хотелось плакать. От нежности. От полноты чувств. От сознания того, что он встретил наконец человека, который думает и чувствует так же, как и он.

…Исходив за неделю весь Ташкент, отведав, как говорится, тещиных блинов, Аргунов со своим тестем Дмитрием Васильевичем отправился в горы.

Машину вел Дмитрий Васильевич, вел твердо и уверенно, ведь как-никак тридцать лет, включая войну, просидел за баранкой. «Волгу» купил Аргунов, но три года назад, приехав на ней погостить в Ташкент, оставил машину тестю: самому ему она была не особо нужна, а на пасеке без машины как без рук: много приходится кочевать, да и на разведку новых угодий мотаться.

Молчали. Дмитрий Васильевич сосредоточенно смотрел перед собой, остерегаясь наскочить на какой-нибудь камень, притаившийся в дорожной пыли, или влететь в колдобину. Аргунов оглядывался по сторонам. Мимо мелькали белые хлопковые поля, зеленые виноградники, потом отстали. Дорога незаметно втягивала их в горы.

Жара немного спала, хотя солнце еще стояло высоко. Когда переезжали стремительный горный поток, машина забуксовала. Аргунов, распахнув дверцу, хотел было выскочить, чтоб подтолкнуть. Но тесть лишь укоризненно глянул на него, и он остался на месте.

— Выручай, голубушка, выручай, — нежно уговаривал Дмитрий Васильевич, и «голубушка», точно послушавшись старого водителя, стала потихоньку выбираться из ручья.

Пасека открылась сразу, как только машина поднялась на перевал. На склоне горы, среди пышного разнотравья, расположился целый городок из маленьких домиков-ульев.

Заливистым незлобным лаем приветствовала появление гостей приземистая рыжая дворняжка. Из будки не спеша вышел маленький человечек, посмотрел из-под руки на приехавших и, припадая на левую ногу, заковылял к ним навстречу.