Поднебесный гром - страница 31

— Часто, — ответила Лариса и смело поглядела Андрею в глаза, — а вот я — никому.

Они шли ночной пустынной улицей. Над головами маячили редкие неоновые фонари. Дома стояли, как темные глыбы, упирающиеся вершинами в звездное небо. Город спал, лишь кое-где горели уютные костерчики окон.

— А вот мы и пришли, — заявила Лариса и вздохнула: — Ох и попадет мне от мамы.

— За что?

— За то, что поздно вернулась. Знаете, какая она у меня строгая! Жуть!

Андрей держал ее руку в своей, не хотел отпускать.

— Но мы еще увидимся?

— Зачем? — Она гордо тряхнула головой. — Боюсь, как бы ваша жена…

— Я прошу вас… А жены у меня нет, только дочь.

— Бросила вас?

— Нет, умерла.

Лариса с испугом посмотрела на него:

— Простите…

— Значит, вы мне позвоните, ладно? Как только захотите увидеться…

— Хорошо, — ответила Лариса и попросила: — А подарок мой берегите. Роза быстро завянет, если вы о ней забудете.

— Буду беречь.

Вернувшись домой, Андрей аккуратно повесил на крючок куртку, прошел в комнату, включил торшер. Желтоватый свет разлился по столу. Андрей положил розу на стол и увидел, что она оказалась под портретом жены. Светлана нежно и доверчиво улыбнулась ему, словно благодарила за подарок.

Он поспешно убрал розу.

Волобуев разыскал Аргунова в кислородной комнате, смежной с гардеробной.

Андрей сидел на круглом стульчике, затянутый в зеленый высотно-компенсирующий костюм. Гибкие шланги, как змеи, обвивали плечи, руки, тянулись вдоль бедер к ногам, сверкали многочисленные замки-«молнии».

Игнатьич — кислородчик, пожилой рябой человек — тщательно подгонял на испытателе новый матерчатый скафандр.

— С обновкой тебя? — заулыбался Волобуев.

— Мучают, — проворчал Аргунов. — На старый ВКК[6] срок гарантии истек.

Игнатьич, ловко подтягивая и завязывая капроновые шнурки, приговаривал:

— В вашем деле главное что? Главное — аккуратность. Высотный костюм, как и парашют, может всегда пригодиться.

— Да вот ни разу не приходилось воспользоваться.

— Парашютом? — быстро спросил Игнатьич.

— Нет. Парашют однажды меня здорово выручил. А то не издевался бы ты, Игнатьич, сейчас надо мной. Ой, да что ты меня так упаковываешь? Не продохнуть!

— Терпи, — бесстрастно сказал кислородчик и назидательно повторил: — С высотой шутки плохи. А ну как разгерметизация? Все, смерть! Помните — космонавты? Сразу все трое!.. Или Долгов, парашютист-испытатель. Мгновенно!.. А вы ведь каждый день там бываете! — Аргунов и Волобуев украдкой переглянулись, но от глаз старого мастера не скрылось ироническое выражение на их лицах, и он с обидой сказал: — Смеетесь над стариком? А того не разумеете: береженого бог бережет.

— Не обращай, Игнатьич, внимания на нас, непутевых, — примирительно сказал Андрей. — Вяжи, да покрепче, раз надо! — И повернул голову к Волобуеву: — А ты чего здесь?

— Пришел сообщить: тебя самолет заждался.

Аргунов даже передернулся весь.

— И ты молчал столько времени! Игнатьич, скоро? — Он нетерпеливо повел плечами.

— Сей момент, последний шнурок завязываю, — заторопился тот.

Сколько бы ни летал человек, сколько бы ни разглядывал землю с небес, ему никогда, наверное, не надоест это.

Каждый раз по-своему воспринимал пространство Андрей Аргунов. То, залитое половодьем красок, от нежно-голубых, подрумяненных у горизонта в предутренние часы, до фиолетовых к вечеру, оно казалось ему родным и понятным, то, нахмуренное тучами, зловещим и настораживающим. Оно было изменчиво, это бесконечное, бездонное, необъятное пространство.

Аргунов видел под собой крохотное расплывчатое пятно. Пятно было городом — огромным, шумным, окутанным дымом. В нем работали фабрики и заводы, лязгали трамваи, шептались листья, кричали новорожденные. Город жил своей обычной жизнью, и никому не было дела до одинокого самолета, забравшегося в самое преддверье космоса. А он, Аргунов, сидя в кабине, чувствовал себя немножко богом, взирающим на раскинувшийся под ним мир. Через полчаса он и сам превратится в обыкновенного грешника, а над ним, невидимый, будет кружить другой бог и, глотая осушающий гортань чистый кислород, мечтать о том, чтобы на земле после полетов освежиться кружкой резкого прохладного пива.