Поднебесный гром - страница 69

Аргунов стиснул в руке трубку:

— Волчок…

— Тогда я побегу к Оксане…

— Не надо, — сказал Андрей. — Мы сами…

Он вернулся в штурманскую.

Товарищи сидели молчаливые, подавленные и выжидательно смотрели на него.

— Надо идти к Оксане, — сказал Аргунов.

— А что мы скажем? — вскочил Суматохин.

— Скажем все как есть.

— Ты что? Она ведь ждет ребенка.

— Ее подготовить надо, — заметил Волобуев.

— Тогда скажем, что ничего опасного. Дескать, легкая травма…

— Может, женщины это сделают лучше? — осторожно предложил Волобуев.

Суматохин презрительно фыркнул:

— Раскудахтаются, как куры!

— Мы сами поедем! — решительно подытожил разговор Аргунов. — Вы тоже с нами, Семен Иванович?

— Нет, нет, вы, пожалуйста, одни. У меня дел по горло. — Востриков поспешно вышел.

— Сходи, Жора, позови Струева.

— Струева?!

— А как же!

— Воля твоя, Андрей, но я с ним не поеду.

— И вообще, пусть он катится к чертям собачьим! — махнул рукой Сумахотин. — Это из-за него Валерка…

— Суматошный ты, Суматохин. — Андрей устало закрыл глаза.

— А ты как толстовец. Все прощаешь. Нет, я скажу! Все выложу этому чистоплюю! Я долго копил в себе! С меня хватит!

Вмешался Волобуев:

— Федя, я прошу… Сейчас не до этого.

Трое мужчин тяжело и медленно поднимались по лестнице.

— Кто там? — отозвался на звонок за дверями веселый голос.

Оксана стояла в шлепанцах, в домашнем платье и сияющими, чуть удивленными глазами смотрела на Аргунова.

— Это вы? А Валера еще не пришел.

За Аргуновым молча переступили порог Волобуев и Суматохин.

Еще совсем недавно они были в этом доме, и Валера с азартом пел:

— А я лечу, лечу, лечу…

Отлетался…

— Вы что, опять сговорились? — Оксана заглядывала за спины входивших в надежде увидеть мужа. — Вы пришли меня поздравить с днем рождения? Ну, Валерка! Ведь договорились — не раньше семи.

— Какой… день рождения? — У Аргунова пересохло в горле.

— А разве Валера не сказал? — Глаза Оксаны обиженно заморгали.

— Давай, Оксана, присядем, — тихо произнес Андрей.

Огромные испуганные глаза ее недоуменно остановились на нем.

— А где Валера?

Волобуев окаменело уставился в пол. Суматохин торопливо полез в карман за сигаретами. Страшно захотелось курить и Аргунову.

— Можно… мы покурим?

— Конечно. Но что случилось? Вы от меня что-то скрываете!

— Понимаешь, Оксана… — Андрей глубоко затянулся и закашлялся. — Проклятый дым… глаза ест. Дело в том, что Валера сейчас в больнице. У него нога…

— Какая нога? Да говорите же яснее, что с ним? — Глаза Оксаны наливались ужасом.

— Вывихнул, а машина упала… — Андрей почувствовал нелепость своих слов.

Оксана уже начинала понимать страшный смысл их прихода. Уцепившись за рукав Аргунова, она закричала:

— Нет, нет, это неправда! Это неправда! Неправда!!!

В больнице между тем делали все для спасения жизни летчика-испытателя.

Профессор Иван Петрович Зайцев, срочно вызванный в операционную, узловатыми, костлявыми руками без устали массировал грудную клетку распростертого на операционном столе летчика. Проходили одна за другой секунды.

На завод позвонили: нужна кровь первой группы. Вскоре в лаборатории выстроилась целая очередь — летчики, мотористы, механики, рабочие цехов.

Иван Петрович обливался потом: сестра не успевала менять тампоны. Когда капли пота заплывали в глаза, он недовольно фыркал и продолжал работать. Взмахом руки показал: «Дайте стул». К нему пододвинули больничную каталку. Он устало опустился в неудобную, с подлокотниками, каталку, седой, бледный, бледнее, пожалуй, лежащего перед ним больного. Опустился и тут же вскочил: некогда отдыхать! Он массировал остановившееся сердце. Верил: не может оно не откликнуться. Ему только нужно помочь.

— Но и ты помоги нам, — говорил он сердцу, — видишь, я слабею. Как-никак мне уже семьдесят, а ты здоровое, сильное. Только ленивое. Почему бы тебе не поработать еще хотя бы годов тридцать — сорок? А?

Он уговаривал сердце, как внука, с которым только что был на прогулке.

Дежурный врач участливо склонился над профессором:

— Иван Петрович, вы устали. К тому же все это… бесполезно.

— А ты… Чтоб духу твоего тут не было! — Профессор продолжал массировать сердце.

Пожилая тучная женщина, реаниматор, не поверила собственным глазам: неужели ожило? Неужели молчавшее сердце вдруг клюнуло, как цыпленок, пробивающий яичную скорлупу. Цыпленок просился на свет: пустите!