Поднявший меч - страница 9

Рассел добился разрешения на свидание и вернулся в гостиницу. Роз уже знала о приговоре, в маленьком городке вести разносятся быстро.

Тюрьма — старое двухэтажное здание, два входа, галерейка с колоннами. Окна большие.

Между тюрьмой и судом — улочка и еще один дом — караульное помещение.

Томас Рассел не намеренно, но очень внимательно отмечал про себя: где расположены часовые, сколько солдат, где входы, какие запоры… Потом, уже в камере, он обрадовался, увидев широкую печную трубу, — двое дюжих янки легко могут вытащить отсюда узника.

Когда они вошли, Браун лежал на койке. Привстал, увидев Роз: «Вам, сударыня, здесь не место». Это он не сурово, губы чуть дрогнули. Извинился и снова лег.

— Вы боялись, что обстоятельства вашего дела не станут известны миру без преданных вам защитников. Хоть мне и не пришлось стать вашим защитником, но слова ваши я записал и от себя кое-что прибавил, вот я вам прочту: «Джон Браун говорил великолепно, спокойным голосом, мягко, он завоевал всеобщее уважение своей храбростью и твердостью. Его самообладание было поразительно потому, что приговор в этот момент был неожиданным и речь совершенно не подготовлена». Надеюсь все это напечатать, как только вернусь в Бостон.

К похвалам Браун отнесся так же невозмутимо, как и к приговору. А вот что речь станет известна — это важно. Это самое важное.

— Что делают друзья на Севере?

— Сейчас все заняты только вами.

— Напрасно. Мне уже не надо ничего. Надо продолжать дело. Ну еще, если возможно, помочь моей несчастной семье. Три дня тому назад я написал им большое письмо, а сегодня вот приписал: «…я приговорен к смертной казни. Меня повесят второго декабря. Не горюйте обо мне. Я все равно очень бодр. Да благословит вас Бог, ваш всегда Д. Б.».

Тут уж Роз не сдержаться, поспешно отвернулась. Увидела сквозь слезы: в углу висит пальто, испачканное, окровавленное, изорванное штыками, пуговицы болтаются. Это у него, такого аккуратного. После его отъезда из их дома, она много раз говорила детям: «Учитесь у храброго капитана Брауна следить за своей одеждой, за обувью и мыть руки».

Слава богу, сейчас есть чем занять себя.

— Неужели вы можете это привести в порядок? — Браун вопросительно, обрадованно, когда она взяла пальто.

Капитан Эвис очень любезен, разрешил ей входить и выходить. У галереи полно народу. Подозвала одного:

— Вычистите, я заплачу.

Латала вычищенное пальто уже в камере. Хорошо, что все захватила с собой — иголки, нитки, наперсток. Заикнулась и о стирке — ведь белье тоже грязное, — но от этого Браун наотрез отказался. Как и тогда, при первом знакомстве, возражать ему, спорить с ним — невозможно.

Обернулась к одежде Стивенса, по тот отрицательно покачал головой.

Томас спрашивал:

— Когда вы начали, Браун? Что привело вас в Харперс-Ферри?

Но Браун уже не успел ничего ответить, в дверях появился Эвис, свидание окончено, надо прощаться.

Выйдя на улицу, повторяли слова из его письма: «Не горюйте обо мне». Как это можно — не горевать, не только самым близким, но и им, Расселам, друзьям, единомышленникам и людям, вовсе его не знавшим…

Когда он начал?

Он отвечал на этот вопрос и двенадцатилетнему мальчику Генри Стирнсу. Все той же весной пятьдесят седьмого года, когда он жил у Расселов, он познакомился с Джорджем Стирнсом, председателем комитета помощи Канзасу.

Стирнс — богатый джентльмен. Северянин. Владелец фабрики свинцовых труб. Его жену Браун увидел в церкви на проповеди Теодора Паркера, самого, пожалуй, знаменитого священника-аболициониста. Мэри Стирнс — это она слушала потом с Расселами его «Прощание» — пригласила Брауна в Медфорд. Там среди взрослых был и сын Генри. И о чем бы Браун ни говорил, перед ним — распахнутые мальчишечьи глаза. В них отражалось все — каждое колебание голоса, каждый оттенок разговора. И когда Браун рассказал, как по дороге в Канзас умер его маленький внук Остин, Генри заплакал, и не стыдился слез.

Пошептавшись с отцом, он подошел к Брауну:

— Сэр, возьмите, пожалуйста, вот два доллара, это из моей копилки. Папа разрешил. Это для детей Канзаса, чтобы они могли купить сладкой кукурузы…