Подозрение - страница 15

Важно то, что можно сказать правду и что ради нее можно бороться — и за это не попадешь в тюрьму. В Швейцарии это возможно, мы должны это признать и быть благодарны за то, что можем не бояться ни государственного, ни кантонального, никаких других советов. Конечно, многим за это придется ходить в лохмотьях и жить в нищете. Признаю, это свинство. Но настоящий Дон-Кихот гордится своими убогими доспехами. Борьба против глупости и эгоизма людей с давних пор была трудной и небезопасной, чреватой бедностью и разочарованиями, однако это святая борьба, которую следует вести без жалоб и с достоинством. Вы же, Форчиг, шумите и клянете, пытаетесь достать хвост кометы, чтобы превратить старый город в развалины. Ваша борьба пронизана мелкими мотивами. Если борешься за справедливость, нужно быть свободным от подозрения, что заботишься о собственной шкуре. Расстаньтесь с вашим несчастьем и вашими рваными брюками, которые в общем-то следует носить, с мелочной войной против пустяков; в этом мире и без автоинспекторов есть с кем бороться.

Сухая фигура Форчига вновь забралась на кресло, втянула в себя желтую шею и задрала ноги. Берет свалился на пол, и лимонный шарф горестно свесился на впалую грудь.

— Комиссар, — сказал он плаксивым голосом, — вы строги со мной. Я понимаю, что вы правы, однако я уже четыре дня не ел горячего и не имею ни гроша, даже на сигареты.

Старик, наморщив лоб, спросил, почему Форчиг не питается больше у жены директора Ляйбундгута.

— Я поссорился с госпожой Ляйбундгут из-за «Фауста» Гете. Ей нравится вторая часть, а мне нет. Вот она меня больше и не приглашает. Директор написал мне, что вторая часть для его жены — святая святых, а потому он не может для Форчига больше ничего сделать, — отвечал, повизгивая, писатель.

Берлах пожалел бедняка. Он подумал, что обошелся о ним слишком строго, и смущенно пробормотал:

— Уж где жене директора шоколадной фабрики разбираться в Гете! Кого же она теперь приглашает? — спросил он. — Опять тренера по теннису?

— Нет. Бецингера, — ответил Форчиг тихо.

— Ну что ж, по крайней мере этот будет сыт через два дня на третий, — сказал старик примирение-Хороший музыкант. Правда, его сочинения невозможно слушать, хотя я еще со времен Константинополя привык к ужасным звукам. Но это уже другой вопрос. Только я думаю, что Бецингер не сойдется во мнении с женой директора по поводу Девятой симфонии Бетховена. Тогда она пригласит опять тренера по теннису. Спортсмены всегда доминируют над интеллектуалами. Я посоветую вам, Форчиг, Грольбахов из магазина готового платья «Грольбах-Кюнс»; они готовят хорошо, только немного жирновато. Грольбах не любит литературы и не интересуется ни Фаустом, ни Гете.

— А как его жена? — спросил Форчиг боязливо.

— Совершенно глуха, — успокоил его комиссар. — Лучшего собеседника для вас и не придумаешь, Форчиг, а сейчас возьмите со стола маленькую коричневую сигару. Это «Литл Роз». Доктор Хунгертобель оставил ее специально. Вы можете спокойно курить в этой комнате.

Форчиг взял «Литл Роз» и неторопливо ее раскурил.

— Не хотите на десять дней поехать в Париж? — как бы мимоходом сказал старик.

— В Париж? — воскликнул человек и соскочил со стула. — Что может быть лучше Парижа для человека, обожающего французскую литературу, как никакую другую! Я бы поехал первым поездом. — От удивления и радости Форчигу не хватало воздуха.

— Пятьсот франков и билет лежат для вас у нотариуса Бутца на Бундесгасе, — сказал Берлах спокойно. — Поездка пойдет вам на пользу. Париж — прекрасный город, прекраснейший из тех, какие я знаю, исключая Константинополь, а французы, Форчиг, французы — культурнейшие парни. С ними, пожалуй, не сравнится даже чистокровный турок.

— В Париж, в Париж! — запел бедный журналист.

— Однако до этого вы должны мне оказать серьезную и не очень для вас приятную услугу. Одно такое не очень святое дельце.

— Что, какое-нибудь преступление? — задрожал тот.

— Речь идет о том, чтобы его раскрыть, — отвечал комиссар.

Форчиг медленно положил сигару на пепельницу около себя и тихо спросил, широко открыв глаза: