Подозрение - страница 8
— Любой оставляет следы, — возразил комиссар. — Я могу сказать, какой оставляешь ты. Когда ты в Берне, Файтельбах, у которого ты прячешься, публикует объявление, что продает старые книги и марки.
Гигант засмеялся:
— Великое искусство комиссара Берлаха состоит в том, чтобы находить простое.
— Вот ты и знаешь, где наследил, — сказал старик. — Что может быть хуже, чем следователь, разбалтывающий свои тайны.
— Для комиссара Берлаха я оставлю мой след. Файтельбах — бедняк. Он никогда не научится обделывать дела.
Могучий призрак сел у кровати старика. Он полез в карман пиджака, вытащил большую запыленную бутылку водки и два стакана.
— Водка, — сказал гигант. — Давай, комиссар, выпьем вместе, мы ведь уже выпивали вместе.
Берлах понюхал стакан. Он любил иногда выпить рюмку шнапса, но как быть с совестью? Он подумал, что доктор Хунгертобель очень удивится, если увидит все это: гиганта и шнапс, да еще в полночь, когда уже давно нужно спать.
Гигант наполнил оба стакана.
— Надеюсь, лезть по фасаду дома было не очень трудно, — сказал комиссар, наморщив лоб. — Этот способ проникновения не совсем укладывается в рамки закона.
— Гулливера не должны видеть, — отвечал гигант.
— В восемь часов уже совсем темно, и тебя ко мне, конечно, впустили бы. Здесь ведь нет полиции.
— Я превосходно лазаю по фасаду, — возразил пришелец и рассмеялся. — По водосточной трубе и затем по карнизу.
Берлах покачал головой:
— Будем считать, что моя совесть чиста. Тебе повезло, что я на пенсии. В противном случае я должен бы тебя арестовать. Почему бы тебе не выправить документы? — продолжал старик. — Хотя я сам их не очень чту, однако порядок должен быть во всем.
— Я умер, — отвечал великан. — Меня расстреляли фашисты.
Берлах замолчал. Он знал, о чем говорил гость. Мужчины сидели в спокойном кругу света лампы. Часы пробили полночь. Гулливер налил водку. Его глаза искрились каким-то странным весельем.
— В один прекрасный, погожий день сорок пятого года я вспоминаю еще маленькое белое облачко, наши друзья-эсэсовцы не заметили, как я, окровавленный, выбрался из кучи пятидесяти расстрелянных арестантов и заполз в сирень. С этого дня я жил в темноте усыпальниц и погребов, и только ночь видела мое лицо и этот бедный, изорванный сюртук. Это так. Немцы убили меня, и я прочел у моей бывшей арийской жены, она уже умерла, извещение о моей смерти, полученное по почте. Оно было написано по всем правилам школ, в которых воспитывается этот цивилизованный народ. Мертвый есть мертвый, кто бы он ни был. А мертвецам, комиссар, не нужны документы. Давай лучше выпьем. Выпьем за наше здоровье.
И они опорожнили стаканы. Человек в лохмотьях налил еще и, взглянув на комиссара прищуренными глазами, спросил:
— Что ты от меня хочешь, комиссар Берлах?
— Я бы хотел у тебя навести справку, — сказал Берлах.
— Справку? Хорошо, — засмеялся гигант. — Некоторые справки стоят золота. Гулливер знает больше, чем полиция.
— Это мы посмотрим. Впрочем, ты ведь был во всех концлагерях, это я от тебя слышал. Однако о себе ты рассказываешь очень мало.
Гигант наполнил стаканы.
— В свое время к моей персоне были очень внимательны, и меня перевозили из одного ада в другой, а там было больше девяти кругов, которые воспел Данте, не побывав ни в одном. Из каждого в моей жизни после смерти остались шрамы. — Гулливер протянул левую руку — она была искалечена.
— Ты не знаешь врача-эсэсовца по фамилии Неле? — спросил старик.
Гость бросил на комиссара внимательный взгляд.
— Ты говоришь о том самом, из Штутхофа?
— О нем, — ответил Берлах.
Гигант посмотрел на старика насмешливо.
— Он кончил жизнь самоубийством в сорок пятом в одном из отелей Гамбурга, — сказал он через несколько секунд.
Берлах был немного разочарован.
«Гулливер знает больше, чем полиция», — подумал он и спросил:
— Ты когда-нибудь встречался с Неле?
Оборванный гость еще раз испытующе взглянул на комиссара, и его лицо, покрытое шрамами, перекосилось в гримасу.
— Почему ты спрашиваешь об этом звере? — спросил он.
Берлах решил, что ему не следует рассказывать о своих планах и мыслях по поводу Эменбергера.