Подростки - страница 10

Ребята с напряженным вниманием следили за Данилой. Теперь настала их очередь удивляться. Парень быстро сорвал листовку и почти бегом бросился вдоль по улице.

— Сдурел он, что ли? — недоуменно спросил Николай.

— А ты говорил, что он с ними, — повернулся Валя к Механику.

— Поймешь их, путаников! Смотрите, опять сдирает.

Действительно, Данила поспешно срывал листовки и, озираясь, прятал их в карман. Он недоумевал: кто, когда провел расклейку? Что это: анархический выпад? Провокация? Еще раз оглядел площадь. Листовок больше не было видно. Он пошел на завод.

Не успели ребята обсудить странное на их взгляд поведение Данилы, как снова увидели его. Он быстро шагал по направлению к станции. Вид у него был озабоченный и расстроенный. Вскоре мальчики потеряли его из виду.

А Данила минут через пятнадцать уже подходил к небольшому домику на одной из крайних улиц Порт-Артура, поселка, который недавно вырос за полотном железной дороги. Степана Антипина, слесаря депо, он застал еще дома.

— Выйдем на минутку, — не поздоровавшись, сказал Губанов.

— Что так?

— Смотри, — уже в сенях показал Данила листовку. — Я с забора содрал, расклеил кто-то.

— Кто же? — черные брови Степана сошлись над переносицей. Карие глаза испытующе смотрели на товарища, а на широких скулах играли желваки.

— Я тебя об этом спросить хотел. То ли провокация, то ли товарищи расклеили?

— А кому расклеить? Кроме меня да товарища Андрея никто не знает, где они спрятаны. Разве?.. — он посмотрел многозначительно на Данилу, — разве Андрей того…

— Ты думаешь? — встрепенулся Данила. — Ну-ка, я слетаю к нему. Если что, тогда… — он не договорил.

— А как же с заводом? — побеспокоился Степан.

— Мастера видел, больным сказался. Фельдшер Шаров подтвердит. Ну, я побежал.

Василий Николаевич Кольчугин — по кличке Андрей — жил на окраине города. Когда запыхавшийся от быстрой ходьбы Данила подошел к небольшому, в три окна домику, хозяева его, очевидно, еще спали: ставни были закрыты.

Данила тихонько постучал.

— Вам кого? — открыв дверь, спросила молодая, невысокая, белокурая женщина.

— Господин Кольчугин дома?

— Он спит.

— Будьте добры, разбудите.

— По какому делу?

Данила замялся. В это время в дверях показался сам хозяин дома. Он был в нижней рубашке. Штрипки его узких форменных брюк смешно, как стремена, болтались над босыми ногами. Он щурил голубые близорукие глаза и одной рукой приглаживал всклокоченную каштановую шевелюру.

— Э-а!.. — зевнул он. — В чем дело? Кто там? — потом, подойдя поближе и узнав Данилу, удивился: — Вы? Что такое? Ну, проходите, проходите, а я только вставать собрался, слышу голоса, кого, думаю, черти несут! — он слегка засмеялся. — Машенька, открой, голубушка, ставни!

Как только женщина скрылась за дверью, Данила подал Кольчугину листовки.

— Вы, что ли? — неприветливо спросил он.

— Что? — не понял Кольчугин.

— Вы, спрашиваю, расклеили?

Василий Николаевич посмотрел на парня, потом — не то шутя, не то серьезно — потрогал его лоб, затем опять посмотрел на Данилу и произнес: — Ну и ну!

— Послушайте, — разгорячился Данила. — В чем же дело, наконец? Ведь листовки-то наши?

— Наши. Да расскажите, наконец, толком, в чем дело?

Данила быстро, в общих чертах рассказал утреннее происшествие.

Кольчугин задумался…

— Предупредите Елену! Надо быть готовым к арестам. Я съезжу проверю, не обнаружен ли наш склад листовок, нужно сегодня же под вечер перевезти в укромное место штемпельную мастерскую Обыск будет и, несомненно, очень скоро. Возможно, кроме вас, видели листовки и другие… Да, кто-то сделал огромную гадость. Возможно, в наших рядах есть провокатор.

А виновники переполоха ходили унылые и раздосадованные. Вчера ночью они так смело, так ловко расклеили листовки и вот — на тебе! Данила все испортил… Обидно!

Пробродив почти до обеда, ребята разошлись по домам. Вечером снова собрались у Губановых на сеновале, поговорить, что делать с остатками своей находки.

— Ерунда, эта ваша находка, — сказал пренебрежительно Николай.

— Золотой такими пустяками не занимался. Воевать надо, — решил Валя.

— А их куда денем? — кивнув в угол сеновала, где лежали книжки и оставшиеся листовки, спросил Митя.