Подруга Дьявола - страница 3

Гилберт Дауни не особенно любил выгуливать собаку. Не любил, но считал это своей рутинной обязанностью. Его дочь Кайли так хотела иметь щенка, что до восьми лет практически ни о чем другом не говорила. В конце концов Гилберт и Бренда сдались и подарили щенка дочери на день рождения, хотя Бренда не особенно любила собак, поскольку собачья шерсть вызывала у нее приступы аллергического насморка. Через пять лет Кайли, увлекшись поп-музыкой и мальчиками, утратила всякий интерес к собаке, переложив на Гилберта заботу о Хагриде.

В это воскресное утро погода выдалась отвратительная, но Гилберт понимал, что выгуливать собаку все равно необходимо. К тому же прогулка была для него хорошим предлогом убраться из дома на то время, пока Бренда и Кайли, а ей было уже четырнадцать, заведут обычный для воскресного утра скандал по поводу того, где Кайли шлялась и что делала до поздней субботней ночи. Вблизи их дома не было подходящих мест для прогулок, а те, что были, за эти годы надоели Гилберту до смерти, поэтому он, проехав совсем немного на машине, оказался на морском берегу. Место казалось безлюдным и открытым всем ветрам, но именно поэтому оно ему и нравилось. Здесь он был один и чувствовал себя хозяином. В последнее время ему все чаще хотелось побыть одному, наедине со своими мыслями. Может, это признак старости, размышлял он. Но ведь ему всего сорок шесть! Считать его стариком может только Кайли да ее дружки-бездельники.

Поежившись под порывом пронизывающего ветра, Гилберт поднял воротник куртки. Ноги скользили по мокрой от недавнего дождя траве, но Хагриду все было нипочем. Пес моментально бросился вперед, обнюхивая на бегу травяные кочки и кусты. Гилберт, сунув руки в карманы, шел за ним, поглядывая на покрытую рябью воду и рассуждая мысленно о том, каково это было — уходить в море на китобойном судне из порта Уитби. Мужчины не возвращались порой по полгода, женщины ждали их дома и каждый день ходили на утес Уэст-Клифф смотреть, не покажется ли вдали парус, надеясь увидеть прибитую к мачте китовую челюсть — знак того, что потерь в команде нет.

Вскоре Гилберт заметил вдалеке какую-то фигуру, сидящую на краю обрыва. Женщина?.. Любопытный и общительный Хагрид тоже заметил ее и стремглав бросился знакомиться. Гилберту показалось странным, что на обоих плечах женщины сидело по чайке. Это напомнило давнюю сцену, однажды подсмотренную в парке: на садовой скамье сидела старуха, и все ее тело было сплошь облеплено голубями, которых она кормила. Когда Хагрид подбежал ближе и залаял, чайки нехотя взлетели и закружились над морем, не отдаляясь от берега и часто оглядываясь назад, словно давая понять, что их отступление временное. Гилберту в их криках послышалась насмешка над ним и Хагридом, существами, обреченными ходить по земле.

Пес, удовлетворив любопытство, потрусил прочь от тропинки к кустам, очевидно учуяв кролика, а Гилберт продолжал идти вперед к застывшей в неподвижности фигуре. Быть может, женщина нуждается в помощи? Что-то в ее позе и в том, как пряди волос безжизненно повисли над воротником, настораживало Гилберта. Он окликнул женщину, однако та не ответила. И тут он рассмотрел, что она закутана в одеяло и сидит в кресле-каталке, а под ее голову что-то подложено. Сама ходить, наверное, не может, бедняжка. Встретить женщину в инвалидном кресле вблизи Ларборо-Хед, подумал Гилберт, — дело вполне привычное: неподалеку находится заведение вроде хосписа, и люди, приезжая навестить родных и близких, нередко вывозят их на прогулку по берегу. Но что, скажите на милость, эта женщина делает здесь одна — и это в День матери! — в опасной близости к краю обрыва? Ведь стоит ветру изменить направление, и кресло-каталка может соскользнуть вниз! Где же, черт возьми, сиделка или родственники?

Приблизившись к креслу, Гилберт остановился, пораженный одновременно двумя более чем странными обстоятельствами. Он подошел сзади, и первое, что привлекло его взор, были бескровные царапины вокруг ушей женщины. Когда, обойдя кресло, он остановился перед ней, то увидел и другое: верхняя половина тела от шеи до бедер и одеяло, в которое она была закутана, были сплошь пропитаны кровью. Даже не заглянув в ее глаза, он понял, что женщина мертва.