Подснежник - страница 25

стр.

В эти дни почти каждую ночь у него в комнате ночевал кто-нибудь из нелегальных. Стук в дверь раздавался иногда за полночь. Хозяин открывал, и на пороге вырастала незнакомая фигура в низко, на самые глаза, надвинутой широкополой шляпе.

— Вы Плеханов?

— Да.

— Я от Павла Аксельрода. Необходимо переночевать.

— Милости просим. Вот сюда, пожалуйста, на диван. Я сейчас постелю.

— Нет, нет, никаких постелей. Лягу на полу. Раздеваться не буду. Уйду рано утром.

Утром незнакомец исчезал так же, как и появлялся, — не называл себя. Короткое «благодарю» — и все. Таковы были правила конспирации.

Проходило еще несколько дней, и снова в полночь стук в дверь.

— Вы Плеханов?

— Он самый.

— Я от Льва Дейча. Переночевать не откажете?

— Милости просим.

Визитер укладывался в углу на пол, положив под голову стопку книг, и утром, поблагодарив, уходил.

Однажды ночевать явился молодой человек, в повадках которого все выдавало бывшего военного — выправка, разворот плеч, четкие движения и жесты. Оглядевшись, молодой человек вытащил из кармана револьвер и положил его на стол. Потом достал второй и положил рядом.

— Ого! — удивился Жорж. — Носите с собой целый арсенал?

— Люблю оружие, — сказал молодой человек. — С ним как-то спокойнее чувствуешь себя в этом городе. Не страшна никакая полицейская сволочь.

— Вы офицер?

— В прошлом. А вы, насколько я знаю, тоже из военных?

— Юнкер в отставке. Служил царю и отечеству всего четыре месяца. Больше не выдержал. Правда, до этого пять лет в кадетах.

— Это хорошо. Нашему движению нужны люди, знакомые с военной службой.

Жорж предложил чаю. За самоваром засиделись чуть ли не до рассвета. Говорили о многом.

— Все наши кружки необходимо объединить в организацию, — убежденно сказал молодой человек. — Движению нужен новый этап. Хождение в народ принесло свою ощутимую пользу — мы узнали настроения крестьян. По всей вероятности, сейчас мужик еще не готов к бунту, и нам следует свести наши программы к реально осуществимым народным чаяниям. Земля и воля. Вот чего мы должны добиваться. Переход всей земли к крестьянству и равномерное распределение ее между теми, кто обрабатывает землю своим трудом.

Утром, забрав свои пистолеты, молодой человек ушел. Позже Жорж узнал, что в ту ночь у него был Сергей Кравчинский — будущий исполнитель приговора над шефом жандармов Мезенцовым.

…Как-то Жоржу сообщили, что завтра состоятся похороны убитого в тюрьме студента Чернышева.

— Вы придете?

— Непременно! — ответил, не раздумывая, Жорж.

Похороны Чернышева, начавшиеся как обычная процессия, постепенно превратились в демонстрацию. Гроб несли посередине улицы, слышались глухие рыдания, чей-то молодой голос несколько раз выкрикнул проклятия царю и самодержавной власти. Появилась полиция, произошло столкновение. Выкрики усиливались — слышно уже было несколько голосов. Раздались свистки — полиция попыталась отсечь толпу от гроба, но городовых смяли и оттеснили в сторону.

В похоронах участвовали в основном студенты. Только около самых кладбищенских ворот Жорж увидел Перфилия Голованова. В своих синих очках, в длинном драповом пальто и накинутом на плечи клетчатом пледе он тоже был похож на студента.

— Вы один? — спросил Жорж у Перфилия.

— Павел Егорович и Семен хотели прийти, — ответил Голованов, — да, видно, не смогли. Будний день сегодня, все работают.

С кладбища возвращались вместе. Остановившись около своего дома и зябко кутаясь в плед, Перфилий сказал Жоржу:

— Сильно запомнятся эти похороны. Жалко, совсем не было нашего брата, фабричных. А нам бы тоже такую заваруху с городовыми устроить, чтобы дружнее ребята держались и от полиции не пятились.

— Вы хотите организовать рабочую демонстрацию?

— А почему бы нет! У нас бы городовые, если бы поперек дороги нам встали, так просто не отделались. Мы им усы-то намяли бы.

Жорж улыбнулся. Он вспомнил руки Перфилия — сильные, длинные, перевитые жгутами вен, похожие на рачьи клешни, раздавленные ежедневным общением с тяжелым литейным металлическим инструментом. Да, пожалуй, не сладко бы пришлось городовому, которого бы коснулась такая рука, сжатая в кулак.