Подсолнушек - страница 19
Юлька знает каждый Сашин жест, каждое движение.
Вот он садится на жатку. Поднял руку, что означает «внимание».
Подает команду трактористу:
— Василь, трогай!
Василь ведет трактор на повышенной скорости.
Мотор ревет. Колосья кланяются Саше, но их настигают острые стригущие ножи и режут чуть ли не под корень.
Здесь-то и начинает проявляться непостижимая для Юльки сила Саши.
Он опять подымает руку и кричит трактористу:
— Василь! Прибавь газку!
Василь разводит руки: дескать, иду на предельной скорости! Трактор — не «волга», не «москвич»!
Степь меняет свой вид у Юльки на глазах. Подавно здесь было пшеничное море, в нем можно было утонуть с головой. Теперь пролегли тугие скошенные палки, а промеж них, по всему полю, как брови Акимыча, осталась торчать колючая стерня.
Юлька, чтобы не выскочило сердце, прижала обе руки к груди:
«Почему бабушка — стряпуха, а не мастер раздельной уборки? — думала она. — Вдвоем они бы навалили столько валков, что об этом заговорили бы все газеты. А может быть, — Юлька боится произнести вслух. — Может быть, им с бабушкой на двоих дали бы одну звездочку!»
Агрегат Смышленного был уже далеко, а Юлька не могла отвести от него мечтательного взгляда.
Взошло солнце. Оно осветило вершину бугра и макушки деревьев. В гнездах завозились молодые грачи, закричали: «Жар-р-ко!.. Жар-р-ко!» Потом стаей полетели к плотине.
И в эту минуту бабушка позвала Юльку.
Под раскидистой шелковицей стоят длинные деревянные столы и скамьи. Сюда приходят механизаторы обедать и ужинать. Здесь же, в короткие перерывы, они режутся в шашки и домино.
Столы прочные, на толстых ножках, да и то прогибаются, когда со всего плеча забивают «козла».
В стороне, напоминая затонувшую барку, притулилась выбеленная мелом кухонька. Из крыши торчит труба. Она смотрит в небо и дымит.
В кухоньке тесно, но чисто. На плите — два ведерных чугуна. В одном — ключом бурлит вода, в другом — допревает пшенная каша.
Бабушка то и дело дает внучке поручения:
— Подсолнушек, сбегай в кладовку.
— Принеси лук и масло.
— Слазь в погребицу.
— Подложи в плиту кизяков.
Юлька мчится в кладовую, лезет в погреб, подкладывает в печь кизяки. Когда подошло время обеда, она так утомилась, что отказалась от еды.
Обед бабушка раздавала сама, а Юлька прикорнула в углу, возле печки. Она видела, как бабушка расставляла посуду, резала хлеб, вытирала ручником деревянные ложки. Седые волосы бабушка повязала белой косынкой, а концы затянула узлом.
Бабушка не кричала, не суетилась, как другие стряпухи, и все, что она делала, у нее получалось хорошо.
Голова у Юльки стала тяжелой, ресницы слипались, словно их смазали густым степным медом. Она слышала, как бабушка выходила из кухни, с кем-то разговаривала и опять возвращалась.
Потом приходил обедать Акимыч. Бабушка налила ему борща, дала ложку и ломоть душистого хлеба.
Акимыч пообедал, стал благодарить бабушку:
— Спасибо, Егоровна, за хлеб-соль. Тебе бы только в ресторанах готовить.
Бабушка кланялась, указывала на Юльку:
— Да разве я одна стряпала? Она — главный помощник.
— Вон как! — сказал Акимыч. — От имени бригады выношу ей благодарность! А после уборки дадим ей Золотую звезду Героя!
Насчет звезды Акимыч, конечно, пошутил. Но Юльке было очень приятно, что ее хвалили бригадир и бабушка.
Юлька просыпалась до петушиной побудки.
Над балкой стоял туман. Из него проступали огромные расплывчатые тени. Издали они походили на горбатых неуклюжих животных. С шумом и стрекотом двигались прямо на Юльку.
Вот они подошли близко и стали отчетливо видны. Это были самоходные комбайны. На боку у одного был вытянут железный хобот, который заканчивался полотняным чехлом. От ветра чехол шевелился, и, казалось, комбайн махал рукой.
Он был освещен электрическими лампочками, на его площадке стояли люди. В одном Юлька узнала комбайнера Егора Петровича, в другом — его племянника — штурвального Володю.
Лицо у Егора Петровича было затенено козырьком кепки: виднелся подбородок и зажатая в зубах потухшая вишневая трубка. Трубку он вынимал изо рта, когда спал, обедал и разговаривал. Остальное время она торчала во рту.