Подсознательная история - страница 5
Единственное, чего я Васятке не позволяю, как бы он меня на жалость ни брал, — это готовить. При всём своём прилежании Василий Данилович Блаженный кулинарно бездарен. Проверено и перепроверено. Вот посуду помыть, плиту, сковородку — тут другое дело… Тут — сколько угодно!
Хотелось бы только знать, долго ли ещё такая райская житуха протянется. Никанор Палыч, помнится, рассказывал, будто Васятка говорит странные вещи… рисует странные картинки… Ни черта он ничего не рисует! И почти ничего не говорит! Словарный запас — минимальный. Как у четырёхлетнего пацана. На физии счастье написано — чего говорить-то?
— Васенька… Кончай дверь протирать… Насквозь протрёшь!
— Пятнышко… — испуганно лепечет он.
— Какое пятнышко? Нет там никакого пятнышка! Сел бы, что ли, нарисовал что-нибудь…
— Пятнышко…
— Вась!.. Ну я тебя прошу! Для меня!.. Хрен с ним с пятнышком! Вот карандаш, вот бумага… Нарисуй мне что-нибудь!
Опасливо помаргивая, он смотрит на чистый лист.
— Она большая…
— Бумага большая?.. А мы её сейчас на квадратики порежем!.. Чик-чик… Вот, гляди! Такой пойдёт квадратик?..
Он всё ещё не решается.
— Ну пожалуйста, Вася…
И Вася нарисовал мне домик. Вот же растудыть твою!.. Ну месяц так пройдёт, ну два… В конце концов надоест это всё Никанору Палычу — и живи опять на пенсию да на дворницкую зарплату… если не уволят, конечно…
— Тогда расскажи что-нибудь!
— Ты расскажи… — просит он в ответ.
— Э, нет, Вася! Так не по-честненькому. Я первый сказал… Ну вот что ты вчера делал? Пришёл на работу, взял метлу…
— Взял метлу… — зачарованно глядя на меня, повторяет он.
Боже мой! И этот человек каких-нибудь полтора месяца назад выложил в сеть разработку, от которой у специалистов крыши съехали! Наверняка ведь умница был, талантище… Может, кольнули его чем? Вражеские-то спецслужбы тоже не дремлют. Да, но, если они вышли на него раньше наших, разумнее было бы выкрасть… завербовать… Или пытались, да не на того нарвались?
Однако надо же хоть что-то предъявить Никанору Палычу!
— Вася… А дай-ка мне этот твой рисуночек…
К тому, что произошло дальше, я готов не был. С отчаянным лицом Васятка схватил квадратик бумаги, сунул его в рот и, торопливо разжевав, проглотил.
— Домик, говорите? — Никанор Палыч с глубокомысленным, хотя и несколько недоумённым видом приставил указательный палец сначала к кончику носа, затем к подбородку. Как будто забыл, где лоб находится. — И, говорите, съел?
— Съел…
— А как он выглядел, этот домик? Нарисовать сможете?
— Да, конечно.
Я принял протянутый мне блокнот и старательно изобразил квадратик, увенчанный треугольничком.
— И всё?
— Всё…
— Точно скопировали?
— Не совсем. У него покорявее было…
— Хм… — Никанор Палыч задумался, затем вдруг повеселел. — А знаете, неплохо вы придумали эти уроки рисования… Сначала домик, а там, глядишь… Кстати, а домик ли это? — И он надолго оцепенел над рисунком. Потом спросил отрывисто:
— Крышей вверх рисовал?
— Крышей вверх…
— Видимо, всё-таки домик, — с сожалением произнёс наконец Никанор Палыч. — Зря мы у вас скрытые камеры не установили…
— Как же это вы? — огорчился я.
— Да вот так как-то, знаете… — Вздохнул и достал из нагрудного кармана тысячную купюру. — Плата, как видите, символическая, но… сами понимаете… На большее домик не тянет.
«Так а я ещё нарисовать могу», — чуть было не ляпнул я, но, слава богу, вовремя прикусил язык и спросил о другом, насущном:
— Ну а камеры-то устанавливать будете?
— М-м… Пожалуй, нет.
— Что так?
— Сами же говорите: чуть ли не каждый день он всю квартиру вылизывает. Найдёт… И ещё одно. Насколько я понимаю, кроме художественной литературы вы ничего не читаете, так?
— Так… А в чём дело?
Никанор Палыч взял со свободного стула свой кейс (мы сидели с ним всё в той же скромной кафешке) и достал книгу, на обложке которой оттиснуто было нечто дремуче математическое.
— Вот, — сказал он. — Единственное, что осталось от библиотеки Василия Даниловича. Родственнички выбросить забыли…
— И что мне с этим делать?
— Положите дома на стол. Лучше в развёрнутом виде…
— А если Васятка начнёт вырывать страницы и есть?
— Тогда отберите…