Подвиг, 1987 № 02 - страница 29
— Вот и чудесно, — улыбнулся капитан.
И тут Авросимов не выдержал и снова спросил:
— А в чем же все-таки ваш героизм, господин капитан? — Но капитан сидел зажмурившись, откинув голову.
— Да в чем же? — чуть было не вскричал Авросимов.
— Дядюшка ваш слишком добр ко мне, — улыбнулся капитан, не поднимая от смущения своих цыганских глаз. — Какие там действия, помилуйте? Я это себе все иначе мыслю… Хотя понимаю, какую историю они в виду имеют. Да я ее и объяснить-то не умею, ей-богу. Это, видите ли, господин Ваня, такая история, что даже и невозможно знать, откуда ее начало, если и решиться рассказывать… Тут, видите ли, все очень запутанно… А как вам, господин Ваня, кажется мой бывший полковой командир?
— Я его не знаю, — сказал наш герой.
— Вот как? — не поверил капитан.
— Да откуда же я его знать могу?
Теперь капитан сидел в кресле прямо, и его благородное лицо было обращено к нашему герою, и все оно, такое открытое, ждало ответа. Симпатия к этому человеку росла в Авросимове, и чем больше было недосказанного, тем она становилась глубже, серьезнее. Вот он — истинный человек, появившийся в этом гранитном мире, приехавший откуда-то издалека, из степи, со своей детской улыбкой, простодушной и мужественной. Как нам иногда нужно время, чтобы загореться к человеку симпатией, а при отсутствии времени мы, бывает, и мимо проскакиваем, а зря. Ведь это же богатство души, когда возгорается новая симпатия. Конечно, очень может быть, что и ошибается человеческий глаз, сердце… Но давайте же рисковать в наших с вами поисках и открытиях.
— Господин Ваня, — сказал капитан мягко и с некоторым даже укором, — не трэба так торопиться с выводами. Это вы в Петербурге пожили, а Петербург суетлив… — Он опять улыбнулся с полной откровенностью и расположением к Авросимову, так что нашему герою даже неловко стало, но, как он ни напрягался, не мог все-таки понять, о ком идет речь.
Артамон Михайлович глубоко вздохнул, похоже, даже всхлипнул и выпил одну за другой пару рюмочек, отчего нос его сразу налился, стал сизым и потным, а в глазах загулял сквознячок.
— И что же вы такого совершили? — спросил Авросимов, желая получше открыть для себя капитана.
— Да что ж вам сказать, — ответил Аркадий Иванович, — ежели вы моего бывшего полковника не вспомните. Уж коли вы его не знаете, так чего мне огород-то городить, а коли знаете, да не вспомните, то уж тем паче — незачем, а может быть, вы нарочно это?.. Ну чтобы, скажем, подразнить меня?.. Да я в это не верю, — и он засмеялся ласково. — Всю жизнь мечтал быть широкоплечим, как вы вот, да не дал господь.
В комнате было тихо. Добрый старик спал, откинувшись в своем кресле. Аркадий Иванович поднялся и поманил за собой Авросимова. Он шел легко, прямо, лишь слегка взмахивал рукой, словно поддерживая равновесие.
Они прошли в комнату, предназначенную, очевидно, капитану, потому что на красной тахте валялась шинель, а на полу — сабля, и небольшой сундук стоял прямо посередине, и из него, словно разварившаяся каша из котла, лезла военная амуниция. В углу в небольшом ящике повизгивали и суетились борзые сосунки, и Аркадий Иванович, указав на них, произнес с видимым удовольствием:
— Мои. Еле довез… А вот этого лохмача я Артамону Михайловичу в презент… Какой псина будет — цены нет! Сука. Можно даже Дианой назвать… Не опозорит. Хорош?
— Хорош, — подтвердил наш герой, испытывая теплое чувство к капитану.
— Хотите, и вам подарю?
— Да мне не за что, — смутился наш герой. — Я в этом не понимаю ничего.
Капитан позвал тихо, и в комнате появился молодой солдат и, произведя руками немыслимый кульбит (словно и одновременно и честь отдавал, и по шерсти гладил, и на скрипке играл), застыл, уставившись на капитана.
Аркадий Иванович рассмеялся по-своему.
— Боишься меня, Павлычко?
— А то як же, — сказал Павлычко.
— А не выдашь? — спросил капитан.
— Ни, — хрипло выдавил солдат.
— Не выдаст он меня, — удовлетворенно сказал капитан. — Ну, Павлычко, що мы господину Ване презентуем?
Павлычко задумался на минуту, кинулся к сундучку, вытащил длинный кривой нож в чехле из козьей шкуры.