Подводники - страница 23
Вдруг прибегает к нам на лодку начальник подводного дивизиона капитан первого ранга Берг. Лицо у него красное, как мясо семги. Пучит глаза на командира и торопится вытолкнуть из горла застревающие слова:
— Через пятнадцать — двадцать минут будет здесь… да, будет… Я отрекомендовал, как самую боевую… отрекомендовал «Мурену»… Немедленно команде переодеться в чистое… Слышите? Немедленно!..
— Есть!
Быстро выполняем распоряжение Берга. Томительное ожидание. Наконец выстраиваемся на верхней палубе «Мурены». Появляется царь, осторожно шагает по сходням, а за ним — свита его. Принимает рапорт от нашего командира. Здоровается с нами, картавя, не выговаривая буквы «р».
Я вижу впервые того, кто считается главным капитаном громаднейшего корабля, именуемого Россией. С детства мне внушали мысль о важности царя. Поэтому я ждал встретить в нем нечто особенное. Заочно он представлялся мне или очень ласковым, как ранняя зелень весны, или суровым и грозным, как подземный гул вулкана, — смотря по обстоятельствам; с электрическими глазами, все знающими и все видящими, — не проведешь! А сейчас — ни то и ни другое. Самый обыкновенный человек в форме морского офицера.
Роста — среднего. На плечах погоны капитана первого ранга. Рыжеватая бородка конусом. Помятое жизнью лицо. Усталый взгляд полинявших глаз. И во всей фигуре чувствуется дряблость воли. Кажется, что в душе у него давно засохли цветы и никогда уже больше не расцветут.
— «Мурена», к осмотру! Команда, по местам!
Медленно проходит царь, рассеянно скользит глазами по сложным бесчисленным механизмам, по окаменевшим лицам людей. За ним, как гуси за своим вожаком, тянется свита, — бородатая и бритая, толстомясая и поджарая, вся в золоте, в орденах, в аксельбантах. Впечатление потрясающее, но в то же время у меня возникает игривая мысль: если бы с этих солидных людей сорвать все обмундирование, оставить их голыми, — что останется от них! В глубине души дрожит смех, как морская поверхность от дуновения ветра, а на лицо точно кто-то чужой натягивает маску верноподданного. Здесь и наш адмирал Гололобый. Несмотря на тучность своего тела, он теперь порывист и проворен, как полевая мышь.
Царь обращается к нашему командиру:
— Вы давно плаваете на подводных лодках?
— Шесть лет, ваше императорское величество.
Еще несколько незначительных вопросов и — все.
Мы опять выстраиваемся на верхней палубе. А дальше — обычное: царю нужно обойти фронт, еще раз заглянуть в лица людей, может быть, спросить кой-кого, если что придет в голову. Так любит делать все высшее начальство. Я мельком наблюдаю за радиотелеграфистом Зобовым. Большой, он напряженно смотрит на царя сверху вниз, смотрит, как судья на преступника. Встречаются их взгляды. Это какая-то безмолвная схватка глазами. Кажется, что сейчас произойдет что-то страшное — я услышу жуткий диалог. Один спросит:
— Для чего ты устроил эту бойню?
А другой прикажет:
— Зарядите этим болваном пушку!
Зобов успеет крикнуть:
— Я — не один. Нас миллионы. Всю Россию не втиснешь ни в какую пушку.
Царь не выдержал и недовольно отвернулся.
— До свидания, братцы!
— Счастливо оставаться, ваше императорское величество!
Вслед царю кричим последнее «ура».
Смотр кончился.
У нас остался от него листок бумаги с надписью: «Посетил подводную лодку „Мурену“. Николай II». Дальше идет дата. Этот листок бумаги решено вставить в золотую рамку и повесить в кают-компании «Мурены».
Я вынес такое впечатление, что царем можно восторгаться только заочно, не видя его.
Позднее спрашиваю Зобова:
— Ну, как?
— Пустое место. А природа, как известно по физике, не терпит пустоты. Отсюда, пока что — Гришка Распутин. Потом все переиначится…
— Когда?
Зобов надвинул брови на глаза.
— Сейчас вся Россия оделась в траур. Стонет, скулит, плачет. Но скоро ей надоест это. И должны же, наконец, когда-нибудь иссякнуть слезы? Тогда весь народ оскалит зубы. Глянет на всех виновников войны сухими глазами. Зарычит по-звериному. Понимаешь? Весь народ! Это будет страшное время. Кровавый тайфун из теперешней жизни сделает месиво…