Подводники - страница 6

стр.


Зобов восклицает:


— Ага! Наконец-то! Гм… Да… Противник не появлялся. Все хорошо.


Быстро набрасывает надпись на бумажке и бежит к командиру.


По вертикальному железному трапу спускается из рубки в центральный пост человеческая фигура, одетая в непромокаемое платье. По свисту я догадываюсь, что это старший офицер, окончивший свою вахту. Он всегда свистит. Губы у него, как флейта, — могут выполнить любой мотив.


В носовом отделении — большинство команды. Пока есть возможность, отсыпаются. Впрочем, это не сон, а только тревожное забытье. То и дело поднимают головы, беспокойно оглядываются.


Вахтенные сосредоточены во второй половине лодки.


На главной электрической станции сидят на табуретках два электрика: один лицом к одному борту, а второй — к другому. Перед ними — распределительная доска с рубильниками, циферблаты вольтметров, амперметров.


Подальше к корме, у своих машин, стоят мотористы. Рабочее платье на них грязное, насквозь пропитанное соляром и смазочным маслом. Словом — «маслопуты». Здесь же, несмотря на жару, толкутся и те, кому не спится.


В шум стучащих дизелей вдруг врезалось звякание машинного телеграфа — дзинь! дзинь! На большом медном циферблате стрелка передвинулась на «стоп».


Матросы переглянулись. Потом засуетились, передвигая рычаги.


Дизель-моторы замерли.


Из рупора переговорной трубы донеслось повелительное:


— Электромоторы вперед!


— Есть! — отхватил унтер-офицер.


Рубильники на мгновение вспыхнули красно-зелеными искрами.


Чем вызвана эта перемена в двигателях?


Матросы молча ждут следующей команды, более тревожной. Напрасно. В тишину лодки лишь вливается заглушенный гул электромоторов. Тихо, но вместе с тем чувствуется, как внизу, под железной настилкой, напряженно вращаются два гребных вала. А когда все успокоились, начинают смеяться над своим же товарищем, смеяться жестоко, чтобы рассеять собственную тоску.


— Плохие дела твои, Кирсанкин!


— Чем?


— Ты тут, можно сказать, мучаешься, как грешник в аду, а в это время, поди, какой-нибудь суфлер твою жену охаживает. Вот жизнь, а?


Кирсанкин — только что подошедший вестовой, молодой парень. У него красивая жена. Но войне до этого дела нет: через какой-нибудь месяц после свадьбы оторвали от любимой подруги. Он очень тоскует по ней, часто пишет письма. Это всем известно по его же рассказам.


Пробует защищаться:


— Вокруг моей походят. Она у меня строгая…


На вестового набрасываются все:


— Хо-хо! Походят! Нынче какой народ? В два счета обработают…


— Ты бы, Кирсанкин, до поры до времени не трогал жену. Тогда бы можно еще надеяться. А то только растравил бабу…


— Будь у нее дети — могла бы терпеть. Дети не дают женщине баловаться. А без них — конец! Пиши пропало — баба…


Вестовой огрызается, пуская ругань в двадцать пять оборотов. Не помогает! Еще хуже нападают, точно он является главным виновником их кошмарной жизни.


— Не то еще, братцы, может случиться. Вернется, скажем, Кирсанкин, домой, а у жены — памятник нерукотворенный. Будет пестовать да приговаривать: «Весь в отца! Вылитый! И мордашка, и глазки, и пяточки!» Вот где обида…


Веселье разгорается:


— Добро бы от русского. А то ведь теперь немцев набрали — пропасть! Даже в селах есть. А наши бабы набрасываются на них с такой жадностью, точно акулы на мясную приманку. Знал я одну солдатку. Правду сказать, с дурцой она немножко. Ходит по соседкам и все рассказывает: «Все было ладно, все как следует быть. А как почуяла я под сердцем, так и покою лишилась. Уж очень боязно: а ну да как по-русски не будет говорить?..»


Затравленным зверем оглядывается Кирсанкин, оглушенный ядовитым смехом других. Его хлопают по плечу, советуют:


— Одно, брат, тебе остается — это удавиться. Ей-богу! А для нас это будет развлечением…


Наступила внезапная пауза.


— Над чем это вы хохотали так? — спрашивает подошедший инженер-механик Острогорский.


Старший унтер-офицер докладывает серьезно:


— Кирсанкин, ваше благородие, все здесь чудил: о жене своей рассказывал:


— Наверное, какие-нибудь гадости?


Наперебой поясняют другие матросы:


— Да уж хорошего не услышишь от него.


— Прямо хоть уши затыкай.


Инженер смотрит в сконфуженное лицо вестового.